22 февраля 1946.

¹Видимо, по совету самих жителей Энгадди, они вышли раньше намеченного срока, поскольку сейчас глубокая ночь, и луна, приближаясь к полнолунию, ярко освещает город. Его улочки – это серебристые ленты между кубиков жилищ, меж садовых оград, чья известь под воздействием магического лунного свечения словно превращается в живописный мрамор. Объятые этим лунным сиянием пальмы и другие деревья принимают фантастический вид. Родники и ручейки – россыпи и ожерелья брильянтов. Соловьи в лиственных кронах также перебирают ожерелья золотых звуков, присоединяя свои дивные голоса к пению вод, звучание которых в ночи слышится всё более отчетливо.

 Город спит. Но есть и те, кто присутствует при отправлении Иисуса. Это хозяева тех домов, где гостили Иисус и апостолы, и некоторые другие присоединившиеся к ним жители. Рядом с Иисусом шествует глава синагоги. О! он не желает расставаться с Ним даже тогда, когда Иисус, перед тем как выбраться на открытый простор, просит его вернуться назад. И они продолжают двигаться путем, ведущим в Масаду, но не по нижней дороге, идущей вдоль Мертвого моря, которую, я слышу, называют нехорошей и по ночам опасной, а по той, что идет по суше и проложена по склону, почти по гребню тянущейся вдоль этого озера холмистой гряды.

Оазис в лунную ночь великолепен! Кажется, идешь по какому-то волшебному краю. Затем собственно оазис кончается, пальм становится меньше. И это уже сама гора с ее высокими деревьями, лугами, с ее склонами, что изрезаны пещерами, как почти у всех палестинских гор. Но здесь, на мой взгляд, они попадаются чаще, и их причудливые входные проёмы – то вытянутые по вертикали, то горизонтальные, расположенные то прямо, то наискосок, где-то наполовину скругленные, где-то сужающиеся до щели – в ярком лунном свете имеют пугающий вид.

²«Авраам, дорога спускается еще ниже. К чему тебе опять подниматься, удлиняя путь, и идти по этой нехоженой тропинке?» – предостерегает его один из жителей Энгадди.

«К тому, что я хочу кое-что показать Учителю и попросить Его еще кое-что сделать вдобавок к тем великим благодеяниям, которые Он уже для нас совершил. Но если вы устали, возвращайтесь домой или подождите меня тут. Я сам схожу», – отвечает старый глава синагоги, с трудом ковыляя по тяжелой и крутой тропинке.

«О, нет! Мы пойдем с тобой. Просто нам больно смотреть, как ты напрягаешься. Ты ведь еле дышишь…»

«О, тропинка тут ни при чём!.. Это другое! Это меч, который ворочается в моем сердце… и надежда, которая его переполняет. Идемте, друзья мои, и вы узнаете, сколько скорби, сколько скорби было в сердце того, кто утешал всякую вашу скорбь! Какое… нет, не отчаяние, этого не было, но… смирение с тем, что не надо тешить себя надеждами на какую-то радость в будущем, было у человека, всегда говорившего вам надеяться на Господа, который может всё… Я научил вас верить в Мессию… Помните, как я твердо говорил о Нем, когда уже мог делать это, не опасаясь причинить Ему вред? Вы возражали: „А учиненная Иродом резня?“» Да, конечно! Это была серьезная заноза в моем сердце! Но я всем своим существом ухватился за надежду… Я рассуждал: „Если Бог тем троим, даже не израильтянам, послал звезду, чтобы пригласить их поклониться Младенцу Мессии, и с ее помощью  привел их в бедный дом, неизвестный законоучителям Израиля, правящим священникам и книжникам, если Он, спасая Младенца, во сне предупредил их не ходить снова к Ироду, разве не мог Он с еще большей силой подвигнуть Его отца и Мать к бегству, чтобы обезопасить эту надежду Бога и человека?“ И моя вера в Его спасение крепла, и тщетны были против нее человеческие сомнения и чьи-то слова… ³А когда… а когда меня охватило еще более сильное, отцовское, горе… когда мне пришлось привести живого человека в гробницу… и сказать ему… сказать ему: „Оставайся здесь, покуда ты жив… и имей в виду, что если любовь к материнской ласке или  какая другая причина заставит тебя подойти к жилищам, я сам буду вынужден тебя проклясть и первым оттолкнуть тебя, изгнав туда, где тебе уже не сможет помочь даже моя безутешная любовь“, когда мне пришлось это сделать… то я еще сильнее уцепился за веру в Бога, спасающего Своего Спасителя, и сказал себе и своему сыну… своему прокаженному сыну… понимаете? прокаженному… сказал: „Склоним голову перед волей Господа и будем верить в Его Мессию! Я, Авраам… и ты, Исаак, пораженный не огнем, а болезнью, принесем в жертву нашу скорбь, чтобы обрести чудо…“ И каждый месяц, тайно приходя сюда в новолуния и принося еду… одежду… и свою любовь, которую мне приходилось прятать от собственного ребенка… потому что надо было возвращаться к вам… моим чадам… и к ослепшей супруге, к обезумевшей супруге, ставшей слепой и безумной от ужасной скорби… возвращаться в свой, уже бездетный, дом… уже не имея утешения в сознательной взаимной  любви… в свою синагогу – и говорить вам о Боге… о проявлениях Его величия… Его красоты, рассеянных в мироздании… когда у меня в глазах стоял обезображенный вид моего мальчика… и я даже не мог защитить его, если до меня долетали дурные упоминания о нем как о неблагодарном сыне или как о сбежавшем из дома преступнике… и так каждый месяц, совершая это паломничество отца к могиле моего живого сына, я говорил ему и повторял, чтобы его ободрить: „Мессия есть. Он придет и исцелит тебя…“ В прошлом году на Пасху в Иерусалиме, когда я искал Тебя, в тот краткий отрезок времени, когда я находился далеко от моей слепой жены, мне сказали: „Он в самом деле существует. Вчера был здесь и исцелил даже прокаженных. Он ходит по всей Палестине, исцеляя, утешая и наставляя“. О, я возвратился с такой быстротой, что был похож на юношу, спешащего на свою свадьбу! Даже не остановился в Энгадди, а сразу пришел сюда, позвал моего сына, моего мальчика, моего умирающего наследника и сказал ему: „Он придет!“. ⁴Господь… Ты принес нашему городу всяческие блага. Ты уходишь, не оставив ни одного неисцеленного… Ты благословил даже наши деревья и наших животных… А Ты не мог бы… Ты ведь исцелил мою жену… и неужели не сжалишься над плодом ее чрева?.. Над сыном матери? Верни сына его матери, о совершенный Сын Матери всякой благодати! Во имя Твоей Матери умилостивись надо мной, над нами!..»

Все плачут вместе со стариком, слово которого оказалось мощным и проникновенным…

Пока тот рыдает, Иисус заключает его в Свои объятья и говорит: «Не надо плакать! Пойдем к твоему Елисею. Твоя вера, твоя праведность и твоя надежда заслуживают этого и даже большего. Не плачь, отец! И давай не мешкая избавим твое дитя от этого ужаса».

«Луна заходит. А тропинка непростая. Не стоит ли нам подождать до рассвета?» – предлагают некоторые.

«Не надо. Вокруг нас полно смолистых деревьев. Наломайте ветвей, подожгите их и пойдемте», – распоряжается Иисус.

Они снова поднимаются по узкой и утомительной тропинке; она похожа на пересохшее русло какого-то сезонного ручья. Их дымящие красноватые факелы потрескивают, распространяя в воздухе сильный запах смолы.

⁵За узкой ровной площадкой, что посередине расколота расщелиной, в которую изливается вода из родника, показывается пещера с тесным входом, почти занавешенным густыми зарослями, облюбовавшими по краям этот родник.

«Там находится Елисей, уже годы… в ожидании смерти или Божьей милости…» – вполголоса произносит старик, указывая на пещеру.

«Позови свое дитя. Успокой его, чтобы он не боялся, а верил».

И Авраам громко зовет: «Елисей! Елисей! Сын мой!» И повторяет свой крик, содрогаясь от страха, поскольку ему отвечает лишь молчание.

«Может быть, он умер?» – говорит кто-то.

«Нет! Умереть сейчас – только не это! На исходе своей муки! Не познав радости – нет! О, мой мальчик!» – стонет отец…

«Не плачь. Позови еще».

«Елисей! Елисей! Почему ты не отвечаешь своему…»

«Отец! Мой отец! Отчего ты пришел в такое необычное время? Наверное, умерла моя мать, и ты пришел ко мне, чтобы…» Голос, сначала далекий, теперь приблизился, и какой-то призрак сдвигает закрывающие вход ветви. Безобразный призрак: костлявый, полуголый, изъеденный проказой… который, увидав столько людей с факелами и посохами, думает невесть что и пятится назад с криком: «Отец, зачем ты меня выдал? Я ведь никогда не выходил отсюда… Зачем ты привел ко мне палачей?!»

Голос его удаляется, и о самом его появлении напоминают лишь колышущиеся ветви.

«Успокой его! Скажи ему, что здесь Спаситель!» – призывает Иисус.

Но у того больше нет сил… Он безутешно плачет…

⁶Иисус Сам берет слово: «Сын Авраама и Небесного Отца, послушай! То, что предсказывал тебе твой праведный отец, свершилось. Здесь Спаситель, а с Ним твои друзья из Энгадди и апостолы Мессии, пришедшие порадоваться твоему воскресению. Иди сюда без опаски! Подходи к самой расселине, Я тоже подойду и дотронусь до тебя – и ты очистишься. Иди к Господу безбоязненно, Он ведь любит тебя!»

Ветви опять отодвигаются, и прокаженный испуганно выглядывает наружу. Глядит на Иисуса – на Его белую фигуру, что идет по растущей на этом нагорье траве и останавливается у края расселины… Глядит на других… и особенно на старого отца, который, как заколдованный, с распростертыми руками следует за Иисусом, неподвижно уставившись на лицо своего прокаженного сына. Ободрившись, он выходит вперед, сильно хромая из-за ран на ногах… вытягивает руки с изуродованными ладонями… Подходит к Иисусу… Смотрит на Него… А Иисус простирает Свои прекрасные ладони, поднимает глаза к небу и, кажется, вбирает в Себя весь свет бесчисленных звезд, устремляя их чистейшее сияние на эту нечистую, гниющую, разрушающуюся плоть, что выглядит еще ужаснее в красном свете горящих веток, которыми машут из стороны в сторону, чтобы они сильнее разгорелись.

Иисус, наклонившись над расселиной, кончиками Своих пальцев касается кончиков пальцев прокаженного и говорит: «Повелеваю!», произнося это с неописуемо прекрасной улыбкой. Еще дважды повторяет: «Повелеваю!» Это слово выражает и молитву, и приказ^[1]…

[1] Voglio можно передать и как «я хочу», и как «я требую».

Затем отстраняется, отступает на шаг, крестообразно простирая руки, и говорит: «А когда будешь очищенным, проповедуй Господа, так как ты принадлежишь Ему. Помни, что Бог возлюбил тебя, потому что ты был добрым израильтянином и хорошим сыном. Заведи себе жену и детей и воспитай их для Господа. Вот и ушла твоя горчайшая горесть. Благослови Бога и будь счастлив!»

Потом Он оборачивается и говорит: «Вы, с факелами! Идите сюда и посмотрите, на что способен Господь для тех, кто этого заслуживает». Он опускает руки, которые, когда были распростертыми и с них свисала накидка, препятствовали рассмотреть прокаженного, и отходит в сторону.

⁷Первый крик принадлежит стоявшему на коленях позади Иисуса старику: «Сын! Сын! Сын, каким ты был в свои двадцать лет! Красивый, как тогда! Здоровый, как тогда! Красивый, о! еще красивее, чем тогда!.. О! Какую-нибудь доску, какую-нибудь ветку, что-нибудь, чтобы подойти к тебе!» – и он порывается броситься вперед.

Однако Иисус его удерживает: «Нет! Твоя радость не позволяет тебе нарушать Закон. Сначала он должен очиститься. Смотри на него! Целуй его своими глазами и сердцем, но крепись, как ты крепился столько лет. И будь счастлив…»

Чудо это – действительно всеобъемлющее. Это не просто исцеление, а восстановление того, что разрушила болезнь, и мужчина, которому лет сорок, оказывается целым и невредимым, как будто ничего и не было; остается лишь его сильная худоба, придающая ему аскетический вид и необыкновенную, неземную красоту. И он машет руками, встает на колени, благословляет… не зная, как еще выразить Иисусу свою благодарность. Наконец замечает в траве цветы, срывает их, целует и бросает через расселину к ногам Спасителя.

⁸«Пойдемте! Вы, кто из Энгадди, останьтесь с вашим главой синагоги. А мы пойдем дальше, к Масаде».

«Но вы же не знаете… Вы ничего не разберете…»

«Я знаю, знаю дорогу. Я всё знаю! И дороги земные, и пути сердец, по которым идет Бог или Враг Бога, и вижу, кто принимает последнего, а кто Первого. Оставайтесь! Оставайтесь с Моим миром! В конце концов, скоро рассветет, а до зари мы посветим горящими ветками. Авраам, иди сюда, Я на прощанье тебя поцелую. Да пребудет Господь с тобою всегда, как это было до сих пор, и с твоими близкими, и с твоим добрым городом».

«Ты больше не вернешься в него, Господь? Увидеть мой дом счастливым?»

«Нет. Мой путь подходит к своей цели. Но на Небе ты будешь со Мной, и с тобой будут твои близкие. Любите Меня и воспитывайте младенцев в вере во Христа… Прощайте все. Мир и благословение всем присутствующим и их семьям. Мир тебе, Елисей. Будь совершенным в благодарность Господу. Идите сюда, Мои апостолы…»

И Он встает во главе их небольшой процессии, которая, подняв горящие ветви, продолжает путь; обходит выступающую каменную глыбу, и Его белое одеяние исчезает; затем один за другим исчезают апостолы, звук их шагов удаляется, красноватый свет их пламенеющих веток тает…

На площадке остаются отец и сын, сидящие на краях расселины и глядящие друг на друга… А позади, сбившись в группу, восхищенно шепчутся представители Энгадди… Они ждут рассвета, чтобы возвратиться в селение, неся весть об этом дивном исцелении.