ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
392. Неприязнь города-крепости Масады
25 февраля 1946.
1Они поднимаются по козьей тропе к городу, похожему на орлиное гнездо на альпийской вершине. Та же, которую они с таким трудом штурмуют, двигаясь с запада на восток и спиной к непрерывной горной цепи, являющейся уже частью системы Иудейских гор, и которая своим мощным отрогом напоминает контрфорс какой-то гигантской стены, вдаваясь в Мертвое море на самом краю с его западной стороны, то есть ближе к южной границе Мертвого моря, – это самая настоящая вершина: высокая, одинокая, какие выбирают орлы для своих царских брачных игр, не терпящих свидетелей и общества.
«Боже мой, ну и дорога!» – жалуется Петр.
«Похуже, чем в Йифтаэле», – подтверждает Матфей.
«Зато здесь не идет дождь, нет сырости и не скользко. А это уже кое-что…» – отмечает Иуда Фаддей.
«Да уж! Какое-то утешение… Но только это. Поди ж ты, врагам тебя не захватить! Если тебя не обрушит землетрясение, то уж человеческими силами тебя не взять!» – разговаривает Петр с этим городом-крепостью, зажатым в тесное кольцо своих оборонительных сооружений, чьи дома расположены вплотную и теснятся друг к другу, как зернышки в толстокожей шкатулке граната.
«Ты так думаешь, Петр?» – вопрошает Иисус.
«Думаю? Я это вижу! А это убедительнее!»
Иисус качает головой, но ничего не возражает.
«Наверное, лучше было бы пойти со стороны моря. Был бы тут Симон… он знает эти места», – вздыхает Варфоломей, у которого больше нет сил.
«Когда мы поднимемся в город, и вы увидите ту, другую, дорогу, то скажете Мне спасибо, что Я выбрал эту. Тут с трудом может подняться человек. А по той дороге с трудом поднимается коза», – отвечает Иисус.
«Откуда Ты знаешь? Тебе кто-то рассказал о ней или…»
«Знаю. И, кстати, именно на этой стороне живет невестка Анании. Первым делом Я хочу поговорить с ней».
«Учитель… там наверху для нас не опасно?.. Ведь… тут быстро не убежишь, и если за нами погонятся… мы уже не вернемся домой. Глянь, какие пропасти! И какие острые камни…» – говорит Фома.
«Не бойтесь. Энгадди мы там не найдем: подобных мест в Израиле очень мало. Но ничего страшного с нами не случится».
«Дело в том, что… Знаешь, что это крепость Ирода?..»
«И что с того? Да не бойся, Фома! Пока не настал час, ничего по-настоящему серьезного не произойдет».
2Они идут, идут – и достигают угрюмых стен, когда солнце уже высоко. Однако высота места смягчает жару. Они вступают в город, проходя через узкие и темные арочные ворота. Стены у бастионов мощные, с частыми башнями и узкими бойницами.
«Прямо ловушка для дичи!» – говорит Матфей.
«Я думаю о тех несчастных, что принесли сюда строительные материалы: эти блоки, эти листы железа…» – говорит Иаков Алфеев.
«Святая любовь к родине и к независимости сделала для людей Ионафана Маккавея эти тяжести легкими[1]. А извращенная любовь к самому себе и страх перед народным гневом легли тяжким ярмом на тех, что были даже не подданными, а по воле Ирода Великого были хуже рабов. Орошенная кровью и слезами, эта крепость погибнет в крови и слезах, когда придет час Божественной кары».
[1] Ср. 1 Макк. 9:62.
«Учитель, но какое отношение имеют к этому жители?»
«Никакого. И самое непосредственное. Ибо когда подданные подражают своим вождям в грехе или в заслугах, они получают ту же самую награду или то же самое наказание, что и их вожди. 3Ну вон и тот дом, третий на второй улице, а перед ним колодец. Идем…»
Иисус стучит в запертую дверь высокого и узкого дома. Открывает какой-то мальчик.
«Ты родственник Анании?»
«Я ношу его имя, потому что он отец моего отца».
«Позови свою мать. Скажи ей, что Я прибыл из того селения, где живет Анания и где могила ее усопшего супруга».
Мальчик уходит и возвращается. «Она сказала, что ничего не хочет знать о старике. И что Ты можешь уходить».
Иисус делает очень строгое лицо. «Я уйду только после того, как с ней поговорю. Мальчик, пойди и скажи ей, что здесь Иисус из Назарета, в которого верил ее муж, и Он хочет с ней поговорить. Скажи ей, чтобы не боялась. Старика здесь нет…»
Мальчик снова уходит. Ждать приходится долго. Кое-какой народ останавливается поглазеть, и некоторые расспрашивают учеников. Но атмосфера общения сухая или безразличная, а то и насмешливо-недоверчивая… Апостолы стараются быть вежливыми, но ситуация оказывает на них заметное воздействие. И оно еще усиливается, когда вдруг появляются знатные граждане и несколько вооруженных людей. И у тех, и у других характерные… бандитские физиономии, не вызывающие ни малейшего доверия.
Иисус терпеливо и сосредоточенно ждет у порога, скрестив руки и прислонившись к косяку.
4Вот, наконец, и женщина. Высокая, смуглая, с жестким взглядом и точеным профилем. Она не дурна собой и не стара, но выражение лица делает ее старой и некрасивой. «Чего Тебе надо? Говори скорей, мне есть чем заняться», – произносит она надменно.
«Ничего не надо. Ничего, успокойся. Просто передать тебе, что Анания тебя прощает, расположен к тебе и молится…»
«Я не приму его! Напрасно он молится. Мне не нужны жалующиеся старики. Между нами всё кончено. И, к тому же, я снова выхожу замуж и не могу в дом состоятельного человека вводить такого грубого мужика, как он. С меня хватит того, что я совершила ошибку и согласилась стать женой его сына! Но тогда я была глупой девчонкой и обращала внимание лишь на мужскую красоту. Горе мне! Горе мне! Будь проклята та причина, что привела его ко мне! Да будет анафемой даже память о…» Она словно бесчувственная…
«Довольно! Уважай живых и мертвых, которых ты не была достойна, женщина, черствая, как кремень. Горе тебе! Да, горе тебе! Ибо в тебе нет любви к ближнему, и поэтому в тебе Сатана. Но побойся, женщина! Побойся, как бы слезы старика и того, кто был твоим супругом, которого, конечно же, угнетала твоя нелюбовь, не пролились огненным дождем на всё то, что тебе дорого. У тебя ведь есть дети, женщина!..»
«Дети! Лучше б у меня их не было! Тогда исчезли бы и последние связи! И вообще: не желаю ничего слышать. Не желаю слушать Тебя. Иди отсюда! Я в своем доме, в доме моего брата. Я Тебя не знаю. Я не желаю вспоминать о старике. Не…» Она кричит, как заживо ощипанная сорока. Настоящая гарпия…
«Берегись!» – говорит Иисус.
«Ты мне угрожаешь?»
«Я призываю тебя вернуться к Богу, к Его Закону из сострадания к твоей же душе. Каких детей ты воспитаешь с такими чувствами? Неужели ты не боишься Божьего суда?»
«О, хватит! Саул, пойди позови моего брата и скажи ему, чтобы пришел вместе с Ионафаном. Я Тебе покажу! Я Тебе…»
«О, нет! Не нужно. Бог не станет принуждать твою душу. Прощай». Иисус уходит, пробираясь через толпу.
5Дорога узкая, между высокими домами. Но форпост обороны в этом приспособленном к обороне городе расположен в его восточной части, где всё отвесно обрывается на сотни метров и где с равнины, с морского побережья до самой вершины горы тонкой лентой поднимается вьющаяся серпантином тропинка крутизны, действительно, впечатляющей.
Иисус идет прямо туда, где находится площадка для метательных машин, и начинает говорить, заново повторяя Свой призыв к Небесному Царству, которое обрисовывает в общих чертах.
И Он уже собирается дать более подробные разъяснения, когда, расчищая себе проход сквозь небольшое скопление людей, скорее любопытствующих, чем верующих, вперед выходят представители знати, громко разговаривающие между собой. Едва оказавшись перед Иисусом, они сбивчиво, поскольку говорят все сразу и согласны только в желании изгнать Иисуса, начинают требовать: «Уходи прочь! Нас тут вполне достаточно, чтобы воспитывать сынов Израиля!»
«Прочь! Наши женщины не имеют нужды выслушивать Твои упреки, Галилеянин!»
«Прочь, обидчик! Как Ты смеешь оскорблять женщину иродианина в одном из любимых городов великого Ирода? Ты с самого рождения присваиваешь Себе его суверенные права! Прочь отсюда!»
Иисус смотрит на них, особенно на этих последних, и произносит лишь одно слово: «Лицемеры!»
«Прочь! Прочь!»
Настоящая сумятица разноречивых голосов, что вразнобой обвиняют или заступаются за свое сословие. Ничего уже не разобрать. На этой тесной площадке визжат и падают в обморок женщины, плачут младенцы; несколько вооруженных людей, выйдя из самой крепости, пытаются расчистить себе путь и походя обижают столпившихся на площади, которые отвечают бранью в адрес Ирода и его солдат, в адрес Мессии и Его последователей. Изрядный переполох! Сплотившиеся вокруг Иисуса апостолы – единственные, кто Его более или менее храбро защищает, – в свою очередь выкрикивают крепкие ругательства, так что достается всем.
Иисус зовет их и говорит: «Давайте отсюда выберемся. Обойдем город сзади и покинем его…»
«Притом навсегда, понимаешь? Навсегда!» – вопит пунцовый от гнева Петр.
«Да, навсегда…»
Они выстраиваются друг за другом, и последним, несмотря на настойчивые замечания Своих спутников, идет Иисус. Стражникам, хотя они и насмехаются над «осмеянным пророком», как они говорят, отпуская всякого рода грубые шутки, хватает здравого смысла поспешить закрыть дверцу в стене и встать перед ней с оружием, направленным в сторону площади.
6Иисус идет по тянущейся вдоль стен стёжке шириной в две ладони, за которой пустота и смерть. Апостолы следуют за Ним, избегая смотреть в эту пугающую бездну. Вот они снова возле тех ворот, через которые вошли. Иисус, не останавливаясь, продолжает спуск. Городские ворота заперты и с этой стороны…
Отойдя на много метров от города, Иисус останавливается и кладет ладонь на плечо Петра, который, вытирая пот, говорит: «Нам повезло спастись! Проклятый город! И проклятая женщина! Ох, бедный Анания! Она похуже моей тёщи!.. Какая змея!»
«Да. У нее холодное змеиное сердце… Симон Ионин, ну что скажешь? При всех его оборонительных мерах, безопасным ли тебе кажется этот город?»
«Нет, Господь! В нем нет Бога. Я скажу, что его ждет та же судьба, что была у Содома и Гоморры».
«Верно ты сказал, Симон Ионин! Он собирает против себя молнии Божественного гнева. И не столько из-за Моего изгнания, сколько потому, что в нем нарушаются все заповеди Десятословия. Теперь идемте. На эти знойные часы нас примет в свою прохладную тень какой-нибудь грот. А на закате, пока будет позволять луна, пойдем в сторону Кериота…»
«Мой Учитель!» – стонет Иоанн, которого охватывают внезапные рыдания.
«Да что с тобой?» – спрашивают все.
Иоанн не объясняет. Плачет, слегка согнувшись и уткнувшись лицом в ладони… Он уже напоминает того страждущего Иоанна в день Страстей…
«Не плачь! Иди сюда… У нас еще будут впереди приятные часы», – говорит Иисус, привлекая его к Себе. Если это и утешает его сердце, то еще больше усиливает рыдания.
«О, Учитель! Мой Учитель! Как я перенесу?! Как перенесу?!»
«Да о чем ты, брат?» «О чем ты, друг?» – спрашивают Иаков и остальные.
Иоанну трудно говорить; затем он, подняв глаза, обвив руками шею Иисуса и вынудив Того склониться над своим страдальческим лицом, кричит, отвечая Иисусу, а не тем, кто его спрашивал: «Зрелище Твоей кончины!»
«Бог поможет тебе, Своему возлюбленному отроку! Помощь Его не оскудеет. Ну, не плачь. Пойдем, пойдем…» – Иисус пускается в путь, держа за руку апостола, чьи глаза ослепли от слез…