ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО

392. В загородном доме Марии, матери Иуды

   26 февраля 1946

  Они достигли загородного дома Иуды чудесным прохладным утром. Фруктовые сады увлажнены росой, и трава под деревьями представляет собой цветущий ковер, над которым жужжат пчелы. Окна дома уже открыты. Женщина, которая управляет им, — это сильная женщина, которая смягчает свою власть великой добротой, — отдает распоряжения слугам и крестьянам и сама раздает каждому из них пищу, прежде чем послать их на работы. Через большую, широко распахнутую дверь кухни ее можно видеть ходящей взад и вперед в ее темном платье, говорящей то с тем, то с другим, и раздающей порции в соответствии с нуждами каждого работника. Стайка голубей воркует перед дверью, в ожидании, когда придет и их очередь.

   Иисус идет, улыбаясь, и дошел почти до двери, когда Мария Симонова выглядывает из нее с маленьким мешочком зерна в руке, со словами: «Теперь ваша очередь, мои голуби. Вот вам первая порция корма, затем пойдите радостно в солнечный свет, восхваляя Господа. Будьте хорошими, будьте хорошими!  Корма здесь достаточно для всех и вам нет нужды клевать друг друга…» И она разбрасывает зерно по всем направлениям, чтобы избежать жестоких ссор между жадными голубями. Она не видит Иисуса, потому что нагнулась, чтобы приласкать некоторых из птиц, которые из любви клюют пальцы ее ног. Мария взяла одну птицу в руки и гладит ее. Затем она опускает ее на землю и вздыхает.

    Иисус делает шаг вперед со словами: «Мир тебе, Мария, и твоему дому!»

   «Учитель!» — восклицает женщина, уронив мешочек, который она держала в руке, и бежит к Иисусу, заставив голубей взлететь, но они тут же немедленно опускаются на грунт и начинают клевать шнурок мешочка и сам мешочек, чтобы развязать его и, таким образом, насытить свою жадность.

    «О! Господь! Какой святой и счастливый день!» — и она уже собиралась встать на колени, чтобы поцеловать стопы Иисуса.

    Но Он остановил ее, сказав: «Матери Моих апостолов и Святые женщины Израиля не должны унижать себя подобно рабыням в Моем присутствии. Они отдали Мне свои верные души и своих сыновей. Я дарую им любовь благосклонности».

   Мать Иуды, глубоко тронутая, целует Его руки, шепча: «Благодарю Тебя, Господь!» Затем она поднимает голову и видит группу апостолов, которые остановились под ближайшими деревьями, и так как она удивлена тем, что ее сын не подходит к ней, она смотрит на них более пристально. Затем бледнеет от страха. Почти кричит, спрашивая: «Мой сын, где он?» — и смотрит на Иисуса, трепеща от внезапного испуга.

    «Не бойся, Мария. Я послал его с Симоном Зелотом в дом Лазаря с поручением. Если бы Я оставался в Масаде столько, сколько собирался, Я бы нашел его здесь. Но Я не смог оставаться там. Враждебный город отверг Меня. И Я сразу пришел сюда, чтобы обрести утешение у матери и даровать ей удовольствие узнать, что ее сын служит Господу», — говорит Иисус, подчеркивая последние слова, чтобы они были более выразительными.

    Мария напоминает увядший цветок, который вновь оживает. Цвет вернулся к ее щекам и свет к ее глазам. Она спрашивает: «Правда, Господи? Он хороший? Ты доволен им? Да? О! Какая радость? Радость сердцу его матери! Я так много молилась! Так упорно! Я раздала так много милостыни! Я совершила так много епитимий… так много… Чего бы я не сделала, чтобы мой сын стал святым? Благодарю, мой Господь! Благодарю за то, что Ты так сильно любишь его. Потому что это Твоя любовь спасает моего Иуду…»

    «Да. Это “наша” любовь … поддерживает его…»

   «Наша любовь! Какой Ты добрый, Господь! Ты ставишь мою бедную любовь рядом, нет, соединяешь ее с Твоей божественной любовью!… О! Какие слова Ты сказал мне!  Как много уверенности, как много утешения и мира Ты даровал мне! Если бы это была только моя  бедная любовь, Иуда бы не получил от нее большой пользы. Но Ты,  с Твоим прощением… потому что Тебе известно о его падениях. Ты… с Твоей бесконечной любовью, которая кажется возрастает тем больше, чем больше он нуждается в ней после совершения проступков, о! Ты… мой Иуда сможет контролировать себя, наконец, и навеки. Верно, Учитель?» Женщина пристально смотрит на Него, своими глубокими серьезными глазами, молитвенно соединив свои руки.

   Иисус… О! Иисус, Который не может ответить “да”, но не желает лишать ее этого часа покоя, находит слова, которые не являются ни ложью, ни обещанием, но которые женщина может принять с облегчением. Он говорит: «Его добрая воля, соединившись с нашей любовью, может творить настоящие чудеса, Мария. Пусть мир возобладает в твоем сердце от постоянной мысли о том, что Бог так сильно любит тебя. Он понимает тебя. И Он хочет быть твоим Другом навеки».

   Мария вновь целует Его руки, благодаря Его. Затем она говорит: «Тогда пойдем в дом, ожидая Иуду. Там любовь и мир, благословенный Учитель».

    И Иисус зовет Своих апостолов и входит в дом, чтобы немного освежиться и отдохнуть.

            ————

    Вечер. Медленно опустилась ночь в деревне. Один за другим затихли все шумы, и только легкий ветерок слышится среди листвы: наступила глубокая тишина. Затем запел первый сверчок в поле, полном спелой пшеницы. Затем запел еще один, и еще один… И вся окрестность зазвучала монотонным стрекотаньем… пока соловей не задал свой первый мелодичный вопрос звездам… умолк, затем продолжил пение. Затем вновь умолк… Чего он ожидает? Быть может, первого луча луны?… Сейчас он шепчет вполголоса, он, должно быть, полетел к густому ореховому дереву около дома, где, наверное, находится его гнездо. Он, кажется, щебечет своей самке, которая, возможно, высиживает яйца… Настойчивое блеяние в отдалении.  Звуки сбруйных колокольчиков на дороге в Кериоф. Затем тишина.

    Иисус сидит с Марией на скамье перед домом. Он мирно отдыхает среди Своих учеников и  домашних слуг. Атмосфера приятная и спокойная, способствующая отдыху как тел, так и душ. Иисус неразговорчив. Он говорит время от времени. Он позволяет апостолам говорить об Эн-Геди, о старом главе синагоги о чуде. Мария и слуги внимательно слушают.

   Что-то движется у яблони. Но пока что здесь, на открытом пространстве перед домом едва можно что-то разглядеть, потому что опустился ясный звездный вечер, и под густыми деревьями нет света и слышен только шум от чего-то движущегося.

   «Ночное животное? Заблудшая овца?» — спрашивают некоторые апостолы. И упоминание об овце напоминает многим об овце, горестно плачущей, из-за того, что у нее забрали ягненка, чтобы зарезать его.

  «Эта бедная овца не может смириться!» — говорит крестьянин. «Я боюсь, что ее вымя затвердеет. Она ничего не ела весь день, и все время блеет… Послушайте ее!…»

   «Она переживет это… Они овцы, так что мы можем есть их ягнят», — философски говорит слуга.

   «Но они не все одинаковы. Эта не такая глупая и страдает больше. Слышите! Разве этот звук не похож на плач? Не говори, что я глуп, Учитель… Это воздействует на меня подобно плачу женщины о ее умершем ребенке…»

   «Но вместо этого, мать, ты нашла свое дитя!» — говорит Иуда Искариот, появившись за ними вместе с Симоном, и заставив всех вздрогнуть от неожиданности. «Учитель! Благослови наше возвращение, как Ты благословил нас, посылая».

    «Да, Иуда», — и Иисус обнимает их обоих. «И ты тоже, мама…» Мария тоже обнимает и целует своего сына.

   «Мы не ожидали найти Тебя здесь, Учитель. Мы неустанно шли, выбирая большей частью кратчайшие пути, чтобы не поворачивать обратно. Но мы встретили нескольких учеников и сообщили Иоанне и Элизе, что мы в скором времени позовем их», — объясняет Симон.

   «Да. И Симон шел быстро, как молодой человек. Учитель, мы передали послание. Лазарь очень болен. Жара увеличивает его страдания. Он умоляет Тебя прийти к нему поскорее… Учитель, за исключением Антонии, куда я пошел, чтобы порадовать Эглу, хотевшую поблагодарить Клавдию, перед тем как поехать в Иерихон, я никуда больше не ходил. Верно, Симон?»

   «Да. Это верно. И мы пошли к Антонии к шестому часу, в душный и знойный день, когда было мудрым оставаться дома. Пока Иуда разговаривал с Клавдией, которую Альбула Домитилла позвала в сад, мне задавали вопросы другие женщины. Я не думаю, что совершил ошибку, объясняя, настолько хорошо, насколько смог, то, что они хотели узнать».

   «Ты поступил правильно. Они действительно хотят узнать истину».

  «И Клавдия действительно желает помочь Тебе. Она отослала Эглу, которая пошла поприветствовать Плаутину, и других женщин, и задала мне много вопросов. Если я правильно ее понял, она хочет убедить Понтия не верить клевете фарисеев, саддукеев и так далее. Понтий доверяет своим центурионам только до определенной степени, так как они хорошие воины, но не такие же хорошие посланцы. И он часто использует свою жену, которая, должно быть, очень разумна и проницательна, чтобы иметь точные сведения. Клавдия на самом деле истинный Проконсул. Он, должно быть, ничтожество, и удерживает свое положение только потому, что она настолько влиятельна и советует ему. Они дали нам немного денег для Твоих бедных. Вот они»

   «Когда вы прибыли? Разве вы не устали и запылились?» — спрашивает Иаков Зеведеев.

   «Между третьим и шестым часом. Мы пошли в Кериоф, чтобы посмотреть, не там ли моя мать, и сообщить ей о вашем прибытии. Но я вел себя так, как Ты хотел, Учитель, я не уступал человеческим желаниям. Верно, Симон?»

   «Да, это правда».

   «Очень хорошо. Будь всегда послушным, и ты будешь спасен».

   «Да, Учитель. О! Сейчас, когда я знаю, что Клавдия с нами, я больше не буду следовать своей глупой поспешности. Но все это было ради любви. Ты должен согласиться. Беспорядочной любви… Потому что она чувствовала себя как бы незащищенной, как если бы у нее не было помощи для достижения ее цели, которая состоит в том, чтобы Тебя любили, уважали, как Ты того заслуживаешь, и как это должно быть. Теперь я спокойнее. Я больше не боюсь. И мне теперь приятно также ждать…» — говорит Иуда, грезя наяву.

   «Не давай воли мечтам, Иуда. Следуй истине. Я есть Свет мира, а свет всегда будет нелюбим тьмой…» — предупреждает Иисус.

   Луна уже взошла. В ее белом свете местность сияет, лица выглядят бледными, дома и деревья подобны серебру. Восточная сторона орехового дерева полностью освещена. Соловей принял лунное приглашение и начал свою долгую мелодичную песню, которую он держал в резерве, чтобы приветствовать луну и ночь.