7 февраля 1944, 18 часов.

¹Моя сегодняшняя радость: вижу горную местность. Где это – не знаю^[1]. Ущелье с горными отрогами, что спускаются с обеих сторон в долину, в глубине которой бежит бурный ручеек, весь в пенных порогах. Он узок, но, как все горные потоки, стремителен – сплошные шумящие водопады.  Он течет относительно меня в южном направлении. Поодаль, за следующим обрывом и следующей долиной, видны другие горы.

[1] Надо учитывать, что видения о двух предыдущих посещениях Иисусом Ютты МВ получит лишь в 1945 г. Они оформятся в главы 76 (в 76.8 упомянуто это видение) и 212.

Я понимаю, что нахожусь среди гор: не слишком высоких, но это уже горы, а не холмы. Таковы наши Апеннины во многих местах, например, в долине Магры или в окрестностях Порретты. Растительность тут больше подходит для пастбищ, чем для какого-либо земледелия. Вижу зеленые луга, которые то опускаются, то поднимаются по склонам, и их низины в этот, видимо, предзакатный, час выглядят лилово-синими. Судя по красивой траве, сейчас начало лета. Она уже высокая, но еще не выжженная солнцем.

С той точки, где я нахожусь, мне видна вьючная тропа, поднимающаяся к какому-то селению и заходящая в него в промежутке между домами. Типичная горная дорога: каменистая и с постоянными перепадами. Она поднимается с юга на север (опять же, относительно меня) таким образом, что я вижу, как она в этом направлении заходит в селение и бежит навстречу ручейку, текущему в противоположном направлении, но не к селению, а вниз, в долину.

Есть еще одна дорожка, взбирающаяся из долины к тому выступу, где примостилось селение. Это, скорее, даже не дорожка, а тропинка, и она тянется прямо вдоль линии хребта. За нею, ниже, гора с ее зелеными пастбищами круто спускается до самого бурлящего ручья, за которым новые пастбища штурмуют новые горы, образующие скопление на востоке.

²По этой тропинке и поднимается Иисус вместе с учениками. Не со всеми: я вижу Петра и Андрея, Иоанна и Иуду Искариота. Остальных не вижу. На Иисусе белое одеяние, поверх которого – темно-голубой плащ, точнее, не голубой, а цвета морской синевы. Он с непокрытой головой ловко поднимается в одиночку. Позади – четверо апостолов, они держатся вместе и разговаривают между собой. Опережающий их на несколько метров Иисус в разговоре не участвует. Размышляет. Глядит по сторонам, но ничего не говорит.

В одном месте дорожка идет вдоль изгороди из сухой кладки, которая является границей (по крайней мере, мне так кажется) чьих-то владений и, видимо, препятствует сползанию почвы в долину. Иисус проникает в эти владения с весьма и весьма ухоженными пастбищами, на которых врассыпную растут яблони, грецкие орехи и смоковницы. Все в очень хорошем состоянии и уже усыпаны плодами.

Иисус на минуту останавливается прямо на том месте, где выступ горы образует как бы остроконечный треугольник, похожий на водорез какого-то корабля. Опирается на изгородь и смотрит вниз, вверх, вокруг Себя. Ждет апостолов, которые (особенно Петр) поднимаются довольно медленно. Потом, когда они собираются вместе, что-то им говорит, чего я не улавливаю. Вижу, как Он, намного превосходящий их ростом, слегка наклоняется, общаясь с ними. Слов я не разбираю, но догадываюсь об их смысле, поскольку вижу, как Искариот бодро направляется к возвышающемуся в конце изгороди дому.

Дом этот сильно отличается от дома в Кане^[2]. Крыша его не имеет террасы, но увенчана чем-то вроде покатого свода, возможно для того, чтобы не дать на ней залёживаться зимнему снегу, так как, судя по местоположению, зима здесь наверняка должна быть снежной или, по меньшей мере, весьма дождливой. Вместо отсутствующей террасы дом имеет выступающее с одной стороны крыло, на которое ведет лестница, опять же внешняя, но как бы прикрытая выступающей кровлей. Первый этаж этого крыла представляет собой портик, переходящий выше в крытую галерею. Дом весь белый и заметно выделяется на фоне окружающей зелени. Перед ним – широкая травянистая поляна, в центре которой находится колодец, окруженный фруктовыми деревьями, некогда посаженными с намерением разбить сад, так как вокруг них посеяны цветочки, образующие кольцевые клумбы. У меня такое впечатление, что хозяева этого дома –люди состоятельные и более утонченные, нежели хозяева дома в Кане.

[2] Незадолго до того МВ получает видение о браке в Кане, образующее главу 52, которая начинается с подробного описания дома.

Вьючная тропа проходит перед домом, так что к нему можно подойти как напрямую, так и по этой тропе. Изгородь из кустов ежевики какой-то непреодолимой преградой не является, тем более что встроенные в нее две простенькие калитки слегка приоткрыты.

³Иуда беспрепятственно заходит в дом, словно бы был очень хорошо знаком с его обитателями. Оттуда сразу же выходит цветущая мама в окружении троих детей, а еще один, самый маленький, у нее на руках. Она, улыбаясь, идет навстречу Иисусу, который тем временем успел подойти к колодцу.

Замечу, что женщина эта очень смуглая и пышная, лет около тридцати. Волосы у нее совсем черные и заметно вьющиеся, заплетенные в две косы, которые уложены вокруг головы. Глаза тоже темные и крупные, нос орлиный, губы довольно полные и ярко-красные. Она высокая и хорошо сложенная. Замечу также, что одета она не так, как были одеты Мария и другие женщины, кого я видела в Кане. На ней такая же длинная одежда голубого, почти белого цвета, но поверх нее она завернута в нечто наподобие темно-синей шали, плотно ее облегающей и связанной на спине. Шаль проходит подмышками с обеих сторон, и верхний ее край затем заводится за левое плечо и набрасывается на голову, которую прикрывает своей бахромой до самого лба. Всё наводит меня на мысль, что женщина не галилеянка, поскольку характерные черты ее внешности и одежда отличаются от того, что было мною замечено у галилейских женщин.

Сидящему у нее на руках малышу, такому же смуглому, как она, самое большее, два года. Это красивый мальчик, одетый в нечто вроде рубашонки из светлой шерсти. Другие дети – это кудрявая девочка лет шести, со светло-каштановыми волосами, одетая в бледно-розовую одежду, и двое мальчиков помладше, одетых, как и мама, в маленькие голубоватые туники. Видимо, они хорошо знакомы с Иисусом, потому что весело Его обступают.

⁴Молодая мама Его приветствует: «Заходи, Учитель, ведь мой дом – это Твой дом», и улыбается.

Иисус отвечает: «Да воздаст тебе Господь», а потом вытягивает правую руку погладить малыша (левая согнута у груди и сжимает полу плаща). Вижу, как прекрасная ладонь моего Иисуса касается лба младенца, который начинает заигрывать и, смеясь, прячет свою головку у мамы на шее и из этого гнездышка смотрит на Иисуса и смеется, смеется, побуждая приласкать его еще.

Возле колодца, под яблоней, увешанной начинающими созревать яблоками, есть каменная скамейка, место для сидения. Иисус на нее и садится, в то время как женщина заходит в дом и выходит из него с кувшином. Иисус просит передать Ему малыша и усаживает того к Себе на колени, пока женщина набирает воды и затем возвращается с чашей, полной воды, а также с чашей молока, и дает их Иисусу, выбирая для Него из множества недозрелых несколько спелых яблок, и их тоже несет Ему, положив всё это на поднос и поставив его на скамейку рядом с Иисусом. Ясно, что она уже не раз это проделывала и знает, чтó нравится Иисусу.

Апостолы, последовав за Иудой, тоже утоляют жажду под колоннадой.

Иисус сначала пьет воду; малыш всё время у Него на коленях и заставляет Его смеяться, хватая за волосы и за бороду. Остальные трое около Иисуса. Иисус берет яблоки и одно за другим раздает их троим старшим, а последнее берет Сам и тоже ест. Малышу же дает попить молока из чаши, а потом пьет Сам. Иисус доволен. Он смеется так, как никогда не смеялся в моих видениях.

Девочка подбирается прямо к Его коленям и доверчиво кладет на них свою головку. Иисус гладит ее кудри. Мальчики, куда-то убегавшие, возвращаются: один с голубком, прижатым к груди, второй – таща за ухо ягненочка нескольких дней от роду, который отчаянно блеет. Показывают Иисусу свои сокровища.

Иисус проявляет не только интерес, но и сочувствие к состоянию двух этих бедных созданий и просит дать Ему подержать голубка, а налюбовавшись им, отпускает его лететь в свое гнездо, ягненка же поднимает на скамейку и гладит его, надежно оберегая, пока не возвращается мама детей и не отводит его на место.

Девочка, у которой нет ничего другого, наклоняется и, собрав букет цветов, подает его Иисусу.

⁵Учитель остается учителем даже с этими малышами и, всё время обнимая рукой самого маленького, говорит старшим о цветах, что «сотворены Небесным Отцом очень красивыми от самых больших до самых маленьких, цветы, которые в глазах Божьих прекрасны, как дети, когда они хорошие. А чтобы быть хорошими, нужно быть, как цветы, которые никому не приносят вреда, но, наоборот, дарят всем аромат и радость и всегда исполняют волю Господа, вырастая там, где Он хочет, зацветая, когда Он хочет, и позволяя себя сорвать, если Ему так угодно».

Говорит о голубях, которые «так привязаны к своему гнезду и так чистоплотны, что никогда не садятся ни на что безобразное, что всегда помнят о своем доме, и Бог их любит за верность и чистоплотность. И Божьи дети должны быть такими же: как горлицы, которые любят дом Господень и вьют в нем свои семейные гнезда, а чтобы быть достойными его, умеют сохранять свою чистоту».

Говорит о ягнятах, что они «настолько кроткие, настолько терпеливые, настолько покорные, что отдают свою шерсть и молоко, и мясо, и позволяют себя приносить в жертву ради нашего блага, подавая нам великий пример любви и смирения. Эти ягнята так любимы Богом, что Он назовет Своего Сына „Агнцем“. Благой Бог как любимых детей любит тех, кто умеет до самой смерти сохранить душу, как у агнца».

Пока Иисус говорит, в ограду входят другие дети, и их уже немало. И не только дети, слушают также и взрослые. Находятся и другие мамы, что передают самых младших и нескольких болящих Иисусу, чтобы Тот приласкал их и на минутку взял на колени. А дети постарше заботятся об этом сами.

⁶Вокруг Иисуса целый выводок детей. Они прямо перед Ним, по бокам, за спиной, в ногах. Он не может пошевелиться, тем не менее смеется посреди этой беспокойной и даже немного задиристой живой изгороди. Всем хотелось бы оказаться на первых местах, но маленькие хозяева дома не намерены их уступать, что дает Иисусу повод еще раз выступить в роли учителя: «Даже в благих делах не нужно быть эгоистами. Я знаю, что вы Меня любите, и это Меня радует. Я тоже вас люблю, но полюблю еще больше, если вы теперь позволите подойти ко Мне и другим. Каждому по чуть-чуть. Как добрые братья и сестры. Вы все братья и сестры и равны в глазах Божьих и в Моих глазах. Все равны. Точнее, и Я, и Бог больше всего любим тех, кто проявляет послушание и любовь по отношению к своим товарищам».

И вся эта ватага, демонстрируя свое… послушание и любовь, мигом отступает. Все оказываются хорошими (!) Иисус смеется.

Но затем этот невинный рой возвращается. Возвращается к досаде своих мам, которым не по душе такая беспардонная настойчивость, и особенно к досаде учеников. Наиболее непримирим Искариот, Иоанн – наименее. Он тоже смеется, сидя на траве в окружении детей. Иуда же гримасничает и ворчит. Даже Петр – и тот недоволен.

Но столпившиеся вокруг Иисуса дети не обращают на это внимания. Они с вызовом смотрят на ворчунов, и только почтение к Иисусу удерживает их от того, чтобы не показать тем двоим какую-нибудь рожицу. Они чувствуют себя под защитой Иисуса, который раскрыл объятья и привлек к Себе столько детей, сколько мог: букет живых цветов.

Есть дети, которые показывают Иисусу… сломанные игруш­ки. И Он с помощью простого обломка ветки чинит колесные оси маленькой повозки, а с помощью простой веревочки и крепления из деревяшки прилаживает ногу деревянной лошадке, которую Ему показывает какой-нибудь чумазый мальчуган. Здесь есть и пастушки́, что, оставив на минуту свое стадо на дороге – а уже наступает вечер, – подходят к Иисусу, который их ласкает и благословляет. Один приносит Ему раненую молодую овечку, и Иисус, не желая, чтобы Его маленький друг получил от хозяина выговор, останавливает ей кровь и возвращает ему обратно. 

⁷Заходит одна мама и проталкивается к Нему. На руках у нее бледный болезненный ребенок. Он очень болен и лежит на материнской груди совсем обессиленный. Иисус, уже прикасавшийся к другим нездоровым детям, которых к Нему подносили их матери, раскрывает объятья и принимает на Свои колени этого, почти неживого. Мать со слезами умоляет помочь.

Иисус слушает и смотрит на нее. Затем смотрит на это бедное дитя, худое и безжизненное. Гладит его и целует, слегка убаюкивая, поскольку оно плачет. Мальчик или девочка – неясно, кто это, так как у ребенка длинные, до ушей, волосики – открывает глаза и глядит на Иисуса с печальной улыбкой. Иисус тихо с ним разговаривает. Я не понимаю, что Он говорит, поскольку говорится это шепотом. Больное дитя снова улыбается.

Иисус возвращает его плачущей маме и пристально смотрит на нее Своим повелительным взглядом: «Женщина, имей веру. Завтра утром твое дитя будет играть вместе с ними. Ступай с миром». И еще раз намечает знак благословения на его восковом личике.

⁸И тут, Отец!^[3] И тут я словно бы приближаюсь к моему Иисусу и говорю Ему: «Учитель, что там, в Твоей ладони, отчего всё исправляется или исцеляется, или меняет свой вид при ее прикосновении?»

[3] Отец – обращение МВ к духовнику.

Вопрос, по правде говоря, крайне бестолковый, но мой Иисус отвечает на него с божественной добротой: «Ничего, дочь, кроме излияния Моей безмерной любви. Взгляни на Мою ладонь, рассмотри ее». И протягивает мне Свою правую руку.

Я беру ее благоговейно, кончиками пальцев за кончики пальцев. На большее не осмеливаюсь, в то время как мое сердце громко-громко бьется. Никогда не дотрагивалась до Иисуса. Он ко мне прикасался, но сама я никогда не осмеливалась. Теперь прикасаюсь. Ощущаю тепло Его пальцев. Ощущаю Его гладкую кожу, очень длинные ногти (длинные не оттого, что они выступают наружу, а из-за особой формы последней фаланги). Вижу Его длинные тонкие пальцы, сильно вогнутую ладонь, замечаю, что пясть намного короче, чем пальцы, у основания запястья наблюдаю рисунок вен.

Иисус благосклонно позволяет мне держать Его ладонь. Сейчас Он стоит, а я на коленях. Поэтому я не вижу Его лица, но чувствую, что Он улыбается, поскольку улыбка присутствует в Его голосе:

«Вот видишь, любимая Моя душа, ничего там нет. За годы Своей работы Я обрел навык в починке детских игрушек, и Я пользуюсь этим Своим навыком, чтобы и он послужил привлечению ко Мне созданий, к которым я особенно благоволю: детей. В этом проявляется Моё человечество, помнящее себя тружеником. Моя божественность проявляется в других трудах – когда Я исцеляю больных деток, подобно тому, как исцеляю больные игрушки и больных овечек. У Меня нет ничего, кроме Моей любви и Моей Божьей силы. И ни на кого Я не изливаю ее с такой радостью, как на этих невинных, которых Я привожу вам как образец вхождения в Небесное Царство. Среди них Я отдыхаю. Они простые и искренние. А Я, будучи Преданным^[4] и потому испытывающий отвращение к предателям, спокоен рядом с ними, ведь они не умеют предавать. Я, будучи Тем, в кого многие не станут верить, чувствую радость рядом с ними, ведь они не умеют не верить. Я, от кого отрекутся те, кто по зрелом размышлении решит подстраховаться в часы потрясений, нахожу утешение в них, верящих в Меня и не рассуждающих, чтó им может принести эта вера: благополучие или неприятности. Они верят, потому что любят Меня. И ты тоже будь как дитя. Как одна из них – и обретешь Небесное Царство, что откроется под настойчивым напором Иисуса, который сгорает от нетерпения увидеть рядом с Собой тех, кого Он больше всех возлюбил, потому что они больше всех возлюбили Его. А теперь иди с миром. Я приласкаю тебя как одного из этих малышей, чтобы ты была счастлива. Иди с миром».

[4] МВ в примечании на полях пишет, что интуитивно осознает, почему Иисус уже называет Себя Преданным, хотя потом говорит о будущем неверии и отречении. Причина в том, что предательство Иуды назревало уже с самого начала, и Христос об этом знал.

⁹Заметьте, что это видение пришло тогда, когда я, расстроенная одним грубым ответом (уже не первым сегодня), безутешно и горько плакала, полная сожалений и разочарований от моих выводов касательно других душ. Это видение с самого начала меня успокоило, а затем обрадовало. Но когда я потом сподобилась радости почувствовать касание пальцев Иисуса, я ощутила, как сладость восторга пересиливает всякую горечь.

Смотрю на свою ладонь, которой я пишу и которая хранит ощущение касания ладони Иисуса, и она мне кажется святой^[5], как нечто прикоснувшееся к святыне. Будь благословен мой Иисус!

[5] После кончины писательницы ее правая рука останется белой и красивой, в отличие от левой, ладонь которой посинеет.