1-ая. Жалость к слабости Своей больной вестницы, которая временами почти     умирает.

   2-ая.  Молчание как наказание для тех, кто не совершенно следует Его дару.

   3-ая.  Урок, который Он дал мне, и о котором я хочу поговорить: о нашей обязанности постоянного повиновения, даже если повиновение может показаться менее важным, чем работа, которую мы должны прервать, чтобы повиноваться.

   О! Нелегко быть «рупором»! Живешь в постоянной бдительности и повиновении. И Иисус, Господин всего мира не чувствует Себя свободным позволить Своему инструменту ослушаться приказа, когда послушание взыскивается лицом, уполномоченным для этого.

   В течение прошедших дней я повиновалась распоряжениям, отданным отцом Мильорини. Они носили бюрократический характер и были довольно скучными. Но Иисус никогда не вмешивался, потому что мне пришлось повиноваться. И мое повиновение должно было быть точным и полным, как сказал вчера Азария, объясняя Святую Мессу.

  Но сейчас, когда я исполнила все, я могу лицезреть Тебя, мой Господь, пока Ты спускаешься по крутой тропе к плодородной долине, оставив позади замок Бетхера, все еще отражающий свет умирающего дня, наверху, на цветущем холме… оставив там любовь учениц, малышей, смиренных людей, спускаясь к дороге, которая ведет в Иерусалим, к миру, к нижней части… И там темнее не только потому, что это «долина» и, таким образом, солнечного света там больше нет, но прежде всего потому, что там, внизу, в мире, Тебя, мой Господь, ожидают западни, горькая ненависть, столько зла…

   Иисус идет впереди всех: белая молчаливая фигура, идущая размеренно и величаво также во время спуска по неудобной крутой тропе, избранной, чтобы сократить путь. Во время спуска Его длинная туника и широкая мантия стелятся по земле, и Иисус кажется облаченным уже в царскую мантию со шлейфом за спиной.

   За Ним, не так величественно, но также в молчании, следуют апостолы… Иуда, на небольшом удалении, идет последним: он выглядит уродливо в своей ярости. Вновь и вновь более простодушные среди них: Андрей, Фома, оборачиваются и смотрят на него, и Андрей говорит ему: «Почему ты идешь в одиночестве, так далеко позади? Ты себя нехорошо чувствуешь?» Его вопрос вызвал резкий ответ: «Займись своими собственными делами», что удивило Андрея, также потому, что за этим последовал грубый эпитет.

   Петр идет вторым в цепочке апостолов, за Иаковом Алфеевым, идущим непосредственно за Учителем. И Петр слышит грубый эпитет в глубоком молчании вечера. Он резко оборачивается и собирается пойти назад, к Иуде. Но останавливается. На мгновение задумывается, затем бежит к Иисусу, грубо хватает Его за руку и трясет Его, горячо говоря: «Учитель, можешь Ты заверить меня, что то, что Ты сказал мне в тот вечер, действительно правда? Что жертвы и молитвы никогда не бывают безуспешными, даже если кажется, что они не служат цели?…»

   Иисус, кроткий, грустный, бледный, смотрит на Своего Симона, который вспотел от усилий не реагировать сразу на оскорбление, побагровел и дрожит, и, возможно, причиняет Ему боль, так как держит Его руку так грубо, и отвечает с тихой печальной улыбкой: «Они никогда не остаются без вознаграждения. Ты можешь быть уверен в этом».

   Петр оставляет Его и уходит, не на свое место, а на склон горы, среди деревьев и дает выход своим чувствам, ломая кустарник и молодые растения с насилием, которое должно было быть направлено в другое место, но разряжается здесь, на стволах деревьев.

   «Что ты делаешь? Ты сошел с ума?» — спрашивают его многие.

   Петр не отвечает. Он продолжает ломать. Он дал всем апостолам, включая Иуду, обойти себя, в то время как он ломает… и ломает. Он так скор, как если бы он исполнял сдельную работу. У его ног уже вязанка хвороста, которой хватило бы на жаркое из телятины. Он с некоторым трудом поднимает ее на свое плечо и стремится настичь своих товарищей. Я не знаю, как он может справляться, — поскольку он стеснен своей мантией, — с весом, своим заплечным мешком, и неудобной тропой. Но он идет сгорбившись, как если бы был под ярмом…

   И Иуда смеется, увидев его, и говорит: «Ты выглядишь как раб!»

   Петр с трудом смотрит из-под своего бремени и хочет что-то сказать. Но, промолчал, стиснул свои зубы и пошел дальше.

   «Я помогу тебе, брат», — говорит Андрей.

   «Нет».

   «Но этого дерева слишком много для баранины», — замечает Иаков Зеведеев.

   Петр не отвечает. Он идет дальше. Он, должно быть, истощен. Но он не сдается.

   Наконец, у пещеры, почти в самом конце спуска, Иисус останавливается со всеми Своими апостолами. «Мы остановимся здесь и отправимся в путь на рассвете», — приказывает Учитель. «Приготовьте ужин».

   Тогда Петр бросает свою ношу на землю и садится на нее, не объясняя никому причины своих огромных усилий, хотя здесь везде вокруг большое количество хвороста.

   Но когда апостолы стали расходиться, одни, чтобы найти питьевую воду, некоторые, чтобы очистить пол пещеры, другие, чтобы омыть агнца, прежде чем приготовить его, Петр остался наедине со своим Учителем. Иисус, стоя, кладет руку на седую голову Симона, и гладит эту честную голову… Петр хватает эту руку и целует, он прижимает ее к своей щеке, вновь целует ее и ласкает… Капля падает на белую руку, капля не пота грубого честного апостола, но молчаливых слез любви и страдания, победы после борьбы. И Иисус наклоняется, целует его и говорит: «Спасибо, Симон!»

   Петр, конечно, не красивый человек. Но когда он запрокидывает свою голову, чтобы посмотреть на своего Иисуса, Который поцеловал его и поблагодарил, потому что только Он понял, от благоговения и радости Петр становится красивым…

   И видение заканчивается на этом преображении.