20 сентября 1944

¹Вижу Иисуса, сидящего во внутреннем дворе какого-то дома, на вид приличного, хотя и не роскошного. Он выглядит очень уставшим. Сидит Он на каменной скамеечке, поставленной возле колодца с невысокими бортиками, который находится под сводом зеленеющей перголы. На ней – только-только завязавшиеся гроздья. Цветки, должно быть, отпали совсем недавно, и виноградинки похожи на зернышки проса, подвешенные на зеленых черешках. Иисус упирается правым локтем в правое колено, а Его подбородок покоится в выемке ладони. Иногда Он, словно бы ища более удобного положения, опирается согнутой рукой о край колодца и на эту руку кладет голову. Как будто хочет поспать. Тогда Его волосы, ниспадая, скрывают Его усталое лицо, которое периодически появляется – бледное и серьезное – между волнистыми прядями светло-рыжих волос.

Какая-то женщина с испачканными в муке руками ходит туда-сюда, перемещаясь от одной из комнат дома до сарайчика, расположенного на противоположной стороне двора, где, видимо, находится печь. Всякий раз она бросает взгляд на Иисуса, но не тревожит Его отдыха. Похоже, близится вечер, так как солнце еле-еле касается верхушки устроенной на крыше террасы: всё меньше и меньше, пока совсем не уходит оттуда.

²С десяток голубей, воркуя, собираются опуститься на двор для вечерней кормёжки. Они кружат около Иисуса, словно чтобы составить впечатление о том, ктó этот Незнакомец, и, оставаясь недоверчивыми, не осмеливаются приземлиться. Иисус отвлекается от Своих раздумий, улыбается, вытягивая руку ладонью кверху, и говорит: «Проголодались? Идите сюда», как если бы разговаривал с людьми. Самый смелый садится на Его ладонь, а после него еще и еще один. Иисус улыбается. «У Меня ничего нет, – говорит Он в ответ на их требовательное воркование. А затем громко зовет: – Женщина! Твои голуби проголодались. У тебя найдется для них зерно?»

«Да, Учитель. Оно в мешке под навесом. Сейчас схожу».

«Не надо, Я сам. Я это люблю».

«Они не подойдут. Они же Тебя не знают».

«О! они у Меня на плечах и даже на голове…» В самом деле, Иисус шагает с необычным гребнем в виде сизого голубя, грудка которого до того переливчатая, что смотрится как драгоценные латы.

Женщина с сомнением выглядывает и восклицает: «О-го!»

«Видишь? Голуби лучше людей, женщина. Чувствуют того, кто их любит. А люди… нет».

«Не думай о случившемся, Учитель. Таких, кто Тебя ненавидит, тут мало. Остальные – если не все любят, то, как минимум, уважают».

«О, Я не огорчаюсь по этому поводу. А говорю, обращая твое внимание на то, как часто животные бывают лучше людей».

Иисус открыл мешок, опустил в него Свою продолговатую ладонь и достал светлых зёрен, и теперь насыпает их в полу плаща. Закрыв мешок, возвращается на середину двора, защищаясь от приставания голубей, которые хотят обслужить себя самостоятельно. Разворачивает Свой узелок, рассыпает зерно на землю и смеется, глядя на возню и потасовки этих ненасытных пернатых. Вскоре всё уже съедено. Голуби пьют из глубокой тарелки возле колодца и опять посматривают на Иисуса.

«Теперь ступайте. Больше ничего нет».

Голубочки недолгое время еще вспархивают на плечи и на колени Иисуса, а потом возвращаются в гнезда. Иисус снова погружается в Свое задумчивое состояние.

³Сильный стук во входные ворота. Женщина торопится открыть. Это ученики.

«Идите сюда, – говорит Иисус. – Раздали деньги бедным?»

«Да, Учитель».

«Всё до последней монетки? Не забывайте: то, что нам дают, предназначено не для нас, а для милостыни. Мы сами бедны и живем на чужие подаяния. Жалок апостол, использующий свое служение для достижения мирских целей!»

«А если однажды мы окажемся без хлеба, и нас обвинят в нарушении Закона, так как мы, подражая воробьям, начнем обрывать колосья?»

«Тебе когда-нибудь чего-нибудь не хватало, Иуда? Чего-то существенного – с тех пор, как ты со Мной? Сколько раз ты падал обессиленный на дороге?»

«Ни разу, Учитель».

«Когда Я сказал тебе: „Идем со Мной“, разве Я обещал тебе удобства и богатства? И разве говорил когда-нибудь в беседах с Моими слушателями, что Я предоставлю „Своим людям“ какие-то выгоды на этой Земле?»

«Нет, Учитель».

«В чем же дело, Иуда? Отчего ты так изменился? Неужели ты не понимаешь, не чувствуешь, что твое недовольство, твое охлаждение причиняет Мне боль? Неужели не видишь, что оно, это недовольство, передается твоим собратьям? Почему же, Иуда, друг Мой, ты – призванный к такой великой участи, ты – с таким воодушевлением пришедший к Моей любви и к Моему свету, теперь Меня оставляешь?»

«Учитель, я не оставляю Тебя. Я просто больше пекусь о Тебе, о Твоих интересах, о Твоем успехе. Поверь, мне хотелось бы везде видеть Твой триумф».

«Знаю. Ты хочешь этого по-человечески. Давным-давно. Но Я этого не хочу, Иуда, друг Мой… Я пришел совсем для иного, чем земной триумф и земное царство… Я пришел не для того, чтобы раздавать Своим друзьям крохи какого-то земного триумфа. А чтобы воздать вам щедрой, утрясенной, полной мерой^[1], так что это уже нельзя назвать и воздаянием, настолько оно избыточно: это соучастие в Моем вечном Царствовании, это приобщение к правам Божьих чад… О, Иуда! Почему тебя не вдохновляет это – несравненное – наследие, в которое вступают путем самоотречения, но которое не знает предела?

[1] См. 171.4, что отражено в Лк. 6:38.

⁴Подойди ко Мне поближе, Иуда. Видишь? Мы одни. Остальные поняли, что Я хочу поговорить с тобой, раздатчиком Моих… богатств, тех милостынь, которые Сын Человеческий, которые Сын Божий принимает, чтобы отдавать их людям от имени Бога и Человека. И удалились в дом. Мы одни, Иуда, в этот столь приятный вечерний час, когда наша душа спешит к нашим далеким домам, к нашим мамам, которые, готовя свой одинокий ужин, конечно думают о нас и гладят рукой то место, где мы сиживали раньше, пока не пришла эта Божья пора, когда Его святейшая Воля отделила нас, чтобы мы полюбили Его в духе и истине.

Наши мамы! Моя, такая святая и чистая, которая так вас любит и молится за вас, за друзей Ее Иисуса… Моя, которая в Своем беспокойном материнстве Матери Христа имеет лишь одно утешение: знать, что Я окружен вашей любовью… Не разочаруйте, не пораньте этого сердца Матери, друзья. Не разбейте его каким-нибудь своим злодеянием! Твоя мама, Иуда. Твоя мама, которая, когда мы последний раз посещали Кериот, не переставала Меня благословлять и хотела целовать Мне ноги от счастья, что ее Иуда просвещен Богом, и говорила Мне: „О! Учитель! Сделай моего Иуду святым! Чего еще желать материнскому сердцу, как не блага своему ребенку? А какое благо может быть лучше вечного Блага?“ Действительно! Какое благо, Иуда, может быть больше, чем то, к которому Я хочу вас привести, и которого достигают следуя по Моему пути? Твоя мать – святая женщина, Иуда. Настоящая дочь Израиля. Я не захотел, чтобы она целовала Мне ноги. Потому что вы Мои друзья, и потому что в каждой из ваших матерей, в каждой доброй матери, Я вижу Свою, Иуда. И хотел бы, чтобы вы в своей матери увидели Мою с Ее страшной участью Соискупительницы, и не захотели бы – нет, не захотели бы – Ее убивать, ведь вам бы… ведь вам бы казалось, что вы убиваете собственную мать.

⁵Иуда, не плачь. Почему ты плачешь? Если ты не чувствуешь в сердце никаких угрызений совести по отношению к своей и Моей матери, то почему проливаешь эти слезы? Иди сюда, положи голову Мне на плечо и поведай своему Другу свои тревоги. Ты согрешил? Чувствуешь, что близок к тому, чтобы согрешить? О, не оставайся один! Одолей Сатану с помощью Того, кто любит тебя. Я Иисус, Иуда. Я Иисус, который врачует болезни и изгоняет бесов. Я Иисус, который спасает… и который так сильно тебя любит, который огорчается, что видит тебя таким ослабевшим. Я Иисус, который учит прощать семью семьдесят раз. Но сам Я, со Своей стороны, прощаю вас не семью семьдесят, а семью семьсот, семью семь тысяч раз… и нет такого греха, Иуда, нет такого греха, Иуда, нет такого греха, Иуда, которого бы Я не простил, которого бы Я не простил, которого бы Я не простил, если, раскаявшись, виновный Мне скажет: „Иисус, я согрешил“. Даже меньше: если всего лишь скажет: „Иисус!“ И еще меньше: если только умоляюще поглядит на Меня. Знаешь ли, друг, кому Я прощаю грехи в первую очередь? Тем, кто сильнее всех согрешил, и тем, кто сильнее всех раскаялся. А знаешь, какие грехи Я прощаю в самую первую очередь? Те, что совершены против Меня.

Иуда!.. Неужели ты не найдешь ни слова, чтобы ответить своему Учителю?.. Твой недуг настолько серьезен, что лишает тебя дара речи? Боишься, что Я буду тебя обличать? Не бойся этого! Я так давно хотел поговорить с тобой вот так, прижав тебя к Сердцу, словно мы два брата-близнеца, рожденные в одной колыбели – почти что одна плоть, – которые по очереди прикладывались к теплой груди и чувствовали вкус слюны брата вместе со сладостью материнского молока. Сейчас ты со Мной, и Я не отпущу тебя, пока ты Мне не скажешь, что Я тебя исцелил. Не бойся, Иуда. Чего Я хочу – это исповеди. Но твои товарищи будут думать, что это приятельский разговор: таким взаимным умиротворением, такой взаимной любовью будут светиться наши лица после этого разговора. А Я сделаю так, что они еще сильнее в это поверят, когда на сегодняшней вечерней трапезе посажу тебя рядом с Собой, буду обмакивать Свой хлеб и передавать его тебе, оказывая предпочтение, и тебе первому подам чашу, совершив над ней благодарение Богу. Ты будешь царем нашего застолья, Иуда. И будешь им в действительности. Ты будешь Невестой Жениха, о возлюбленная моя душа, если сделаешься чистой и свободной, стряхнув с себя пыль в Мое очистительное лоно. ⁶Ты так и будешь молчать и не расскажешь Мне о причине своих слёз?»

«Ты так хорошо со мной говорил… о моей маме… о доме… о Твоей любви… Просто минутная слабость… Я так устал!.. А мне казалось, Ты меня с некоторых пор уже не так сильно любишь…»

«Нет. Дело не в этом. В твоих словах только одно верно. То, что ты устал. Но не от дороги, не от пыли, солнца, грязи и толпы. Ты устал от самого себя. Твоя душа устала от твоей плоти и твоего ума. Так устала, что в конце концов угаснет от смертельной усталости. Бедная душа, которую Я звал к вечному сиянию! Бедная душа, которая знает, что Я тебя люблю, и упрекает тебя за то, что ты отрываешь ее от Моей любви! Бедная душа, которая тщетно упрекает тебя в нечестном поведении по отношению к своему Учителю, как и Я тщетно касаюсь тебя Своей любовью. Но это не ты себя так ведешь. Это он, который ненавидит и тебя, и Меня. Поэтому Я и говорил тебе: „Не оставайся один“. Ну ладно, слушай. Ты ведь знаешь, что Мои ночи большей частью проходят в молитве. Если однажды ты вдруг почувствуешь в себе смелость быть мужчиной и стремление быть Моим, приходи ко Мне, пока твои товарищи спят. Эти звезды, эти цветы, эти птицы – они благоразумные и добрые свидетели. Хранящие тайны. Сострадательные. Они ужасаются от преступлений, происходящих при их свете, но не подадут голоса, и не скажут людям: „Вот этот – Каин своего брата“. Ты понял, Иуда?»

«Да, Учитель. Но поверь, это у меня лишь от усталости и волнения. Я Тебя люблю всем своим сердцем и…»

«Хорошо. Этого достаточно».

«Ты меня поцелуешь, Учитель?»

«Да, Иуда. Поцелую, и еще не раз…»

Иисус глубоко и страдальчески вздыхает, но целует Иуду в щеку. А потом обхватывает его голову и, крепко, как тисками, держа ее Своими ладонями перед Собой на расстоянии нескольких дециметров, пристально, изучающе на него смотрит, сверля Своим магнетическим взглядом. И Иуде, этому пропащему, удается не дрогнуть. На вид он остается невозмутимым в этом испытании. Только делается немного бледным и на миг закрывает глаза. И Иисус целует его в опущенные веки, затем в губы, а после в область сердца, наклоняя голову, чтобы отыскать сердце Своего ученика… и произносит: «Вот, чтобы развеять туманы, чтобы ты ощутил сладость Иисуса, и чтобы укрепить твое сердце». И потом отпускает его и направляется в сторону дома. Иуда идет вслед за Ним.

⁷«Ты вовремя, Учитель! Всё готово. Ждали одного Тебя», – говорит Петр.

«Ага. Мы с Иудой беседовали о многих вещах… Правда, Иуда? Нужно будет еще позаботиться о том бедном старике, у которого убили сына».

«А! – Иуда на лету использует подвернувшуюся возможность окончательно успокоиться и отвести от себя подозрения, если таковые вдруг у кого-то имелись. – А! знаешь, Учитель? Сегодня нас остановила группа язычников вперемешку с иудеями из римских колоний в Греции. Они многое хотели узнать. Мы, как смогли, ответили. Но, наверное, не убедили их. Однако они были добры и дали нам кучу монет. Вот они, Учитель. Мы сможем сделать много полезного». И Иуда ставит на стол пухлый мешочек из мягкой кожи, который, ударяясь о твердое, издает серебристое звяканье. Мешочек размером с детскую голову.

«Хорошо, Иуда. Распредели эти деньги справедливо. Что же хотели узнать эти язычники?»

«Что-то о будущей жизни… есть ли у человека душа, и бессмертна ли она. Называли имена своих учителей. А мы… что мы могли сказать?»

«Надо было сказать им, чтобы они приходили сюда».

«Мы это сказали. Может быть, они придут».

Трапеза идет своим чередом. Иисус рядом с Иудой и протягивает ему хлеб, смоченный в соусе из блюда с жареным мясом.

Они едят мелкие черные маслины, когда слышится стук в дверь. И вскоре входит хозяйка дома и говорит: «Учитель, спрашивают Тебя».

«Кто?»

«Иноземцы».

«Ну это невозможно!», «Учитель утомлен!», «Он весь день ходит и разговаривает!», «И вообще! Язычники в доме! Ну и ну!»

Все Двенадцать всполошились, как потревоженный улей.

«Тсс! Тихо! Мне не утомительно слушать тех, кто Меня ищет. Для Меня это отдых».

«Это может быть какая-то ловушка! В такое время…»

«Нет. Это не то. Успокойтесь и сами отдохните. Я уже отдохнул, пока ждал вас. Я иду. Не прошу вас идти со Мной… хотя… хотя скажу вам, что именно к язычникам вам придется нести свой иудаизм, который будет не чем иным, как христианством. Ждите Меня здесь».

«Пойдешь один? Ага! Ни за что!» – говорит Петр и встает.

«Оставайся на месте. Я пойду один».

⁸Он выходит. Выглядывает из уличных дверей. В полумраке много людей, и они ждут.

«Да пребудет с вами мир. Вы ко Мне?»

«Будь здрав, Учитель, – заговаривает внушительный старик, закутанный в римское одеяние, виднеющееся из-под круглого короткого плаща с торчащим над головой капюшоном. – Сегодня мы поговорили с Твоими учениками. Но они нам немного сумели рассказать. Мы захотели поговорить с Тобой».

«Вы те, что дали богатую милостыню? Спасибо вам от имени Божьих бедняков. – Иисус оборачивается к хозяйке дома и говорит: – Женщина, Я отойду с ними. Скажи Моим, пусть приходят встречать Меня на берег, поскольку, если Я правильно понимаю, эти люди – рыночные торговцы…»

«И мореплаватели, Учитель. Правильно понимаешь».

Все вместе они выходят на улицу, которую освещает очень яркая луна.

«Издалека прибыли?» Иисус в центре их группы, сбоку от Него – тот старик, что заговорил первым, приятный на вид старик с точеным латинским профилем. С другого бока – еще один пожилой мужчина с чисто еврейской внешностью, а вокруг еще двое-трое худощавых и смуглых мужчин, глядящих проницательно и несколько иронично, и другие, поздоровее и разного возраста. Всего человек десять.

«Мы из Греческих и Асийских римских колоний. Есть иудеи, есть язычники… Поэтому мы не осмеливались подойти… Но нас заверили, что Ты не презираешь язычников… как делают другие… ревностные иудеи, я имел в виду, те, которые живут в Израиле, поскольку в других местах иудеи… не такие строгие. Так что у меня, римлянина, жена – иудейка из Ликаонии, а вот у него – римлянка, хотя сам он еврей из Эфеса».

«Я никого не презираю… Но надо быть снисходительными к тем, кто пока еще не привык к мысли, что раз уж Творец един, то и все люди – от одной крови».

«Мы знаем, что Ты великий из философов. И всё, что Ты говоришь, это подтверждает. Великий и добрый».

«Добр тот, кто творит добро, а не тот, кто говорит правильные вещи».

«Ты говоришь и делаешь правильные вещи. Значит Ты добр».

⁹«Что же вы хотели от Меня узнать?»

«Сегодня… прости, Учитель, если мы Тебя утомляем своим любопытством. Но это благое любопытство, потому что оно с любовью доискивается Истины… Сегодня мы пытались узнать от Твоих спутников правду об одном учении, которого уже касались древние философы Греции, и которое, как нам говорят, Ты снова начал проповедовать, толкуя его шире и красивее. Моя жена Евника разговаривала с иудеями, которым довелось Тебя слушать, и пересказала мне эти слова. Понимаешь, Евника гречанка, она образованная и знакома с высказываниями мудрецов своего отечества. Она обнаружила совпадения между Твоими речами и речами одного великого греческого философа. Те Твои речи дошли аж до Эфеса. Так вот, прибыв в этот порт, кто по делам торговым, кто по обрядовым, мы собрались в кругу друзей и разговорились. Наши занятия не мешают нам думать и о вещах более возвышенных. Когда мы наполнили свои лавочки и трюмы, у нас осталось время разрешить это сомнение. Ты говоришь, что наша душа вечна. Сократ говорил, что она бессмертна. Ты знаком с высказываниями этого великого греческого учителя?»

«Нет. Я не учился в школах Рима и Греции. Однако продолжай, пожалуйста. Я и так тебя пойму. Мне небезызвестен образ мыслей этого греческого философа».

«Сократ в противоположность тому, во что верим мы в Риме, и даже тому, во что верят ваши саддукеи, признает и утверждает, что у человека есть душа и что она бессмертна. Говорит, что, раз она такова, то смерть для души есть не что иное, как избавление и переселение из темницы на свободу, где она воссоединится с теми, кого любила, и познакомится с мудрецами, чьей мудрости она внимала, с великими людьми, героями и поэтами, и больше не встретится с несправедливостью и горем. Но будет вечно счастлива, пребывая в некоем мирном состоянии, доступном тем бессмертным душам, что прожили справедливо. А Ты что скажешь, Учитель?»

«Истинно говорю тебе, что этот греческий учитель, хоть и находился в заблуждении неистинной религии, но пребывал в истине, когда говорил, что душа бессмертна. Искатель Истины и ревнитель Добродетели, он в глубине своего духа ощущал голос неведомого Бога, истинного Бога, единого Бога: Всевышнего Отца, от которого Я пришел, чтобы привести людей к Истине. ¹⁰У человека есть душа. Одна, истинная, вечная, господствующая. Именно она всецело заслуживает награды или наказания. Она сотворена Богом и в Его творческом Замысле предназначе­на к тому, чтобы к Богу же и возвратиться. Вы, язычники, слишком сильно предаетесь культу плоти. Она и в самом деле – удивительное произведение, на котором стоит печать предвечного Перста. Вы слишком восхищаетесь разумом, этим сокровищем, заключенным в шкатулке вашей головы и испускающим оттуда свои прекрасные лучи. Это великий, превосходный дар Бога Создателя, который, согласно Своему Замыслу, сотворил вас имеющими внешний образ, то есть законченное единство органов и конечностей, и сделал вас подобными Себе по Разуму и по Духу. Но совершенство этого подобия заключается в вашем духе. Потому как у Бога нет ни конечностей, ни непроницаемой плоти, как нет у Него ни чувственности, ни побуждений похоти. Но Он есть Дух: чистейший, вечный, совершенный, неизменный, неутомимый в деятельности, постоянно возобновляющийся в Своих трудах, которые Он по-отечески приспосабливает к восходящему пути Своего творения. Сотворенный же для всех людей из одного и того же Источника силы и благости дух в своем „изначальном“ совершенстве не знает различий, однако, соединившись с плотью, обретает многочисленные различия. Есть лишь один несотворенный и в высшей степени совершенный Дух, всегда остающийся таковым. Три духа были сотворены совершенными и…»

«Один из них Ты, Учитель».

«Нет, не Я. В Моей Плоти заключен божественный Дух, не сотворенный, но рожденный от Отца в преизбытке Любви. И у Меня есть душа, сотворенная для Меня Отцом, так как Я теперь Человек. Совершенная душа, какая и подобает Богочеловеку. Но Я говорю о духе других людей».

«Тогда кто же они?»

«Двое прародителей, от кого происходит наш род, были сотворены совершенными, а затем по собственной воле впали в несовершенство. Третий же, сотворенный на радость Богу и мирозданию, слишком недосягаем для разума и веры нынешнего мира, чтобы Я мог вам на него указать. Духи, говорил Я, сотворенные из одного и того же Источника с одинаковой мерой совершенства, затем, согласно своим устремлениям и заслугам, повергаются двоякому видоизменению».

«Значит, Ты допускаешь вторую жизнь?»

«Жизнь только одна. И в этой жизни имевшая первоначальное подобие Богу душа, благодаря добросовестно воплощаемой во всём праведности, переходит к еще более совершенному подобию, к некоему, Я бы сказал, второму сотворению самой себя, благодаря чему достигает в своем развитии двойного подобия со своим Творцом, становясь способной к обретению святости, которая представляет собой совершенство праведности и уподобление чад своему Отцу. Она есть у блаженных, то есть у тех, о ком ваш Сократ говорит, что они пребывают в Аиде. Я же говорю вам, что когда Премудрость скажет свое слово и подтвердит его Своей кровью, они станут блаженными в Раю, в Царстве, то есть у Бога».

«Где же они сейчас?»

«В ожидании».

«Чего?»

«Жертвоприношения. Прощения. Освобождения».

«Говорят, что грядет Мессия-Искупитель, и что это Ты… Это правда?»

«Правда. Это Я, говорящий с вами».

¹¹«Значит, Ты должен будешь умереть? Почему, Учитель? Этот мир так нуждается в Свете, а Ты хочешь его покинуть?»

«И ты, грек, Меня об этом спрашиваешь? Ты, человек, руководствующийся словами Сократа?»

«Учитель, Сократ был просто праведником. Ты – святой. Посмотри, как сильно мир нуждается в святости».

«Она будет возрастать десятитысячекратно с каждой скорбью, с каждой раной, с каждой каплей Моей Крови».

«Клянусь Юпитером! Никогда не бывало более великого стоика, чем Ты, ведь Ты не ограничиваешься лишь проповедью презрения к этой жизни, но Сам готов от нее отказаться».

«Я не презираю жизнь. Я люблю ее, как нечто полезнейшее, чтобы приобрести спасение этого мира».

«Но Ты молод, Учитель, чтобы умирать!»

«Твой философ говорит, что святое – это то, что любезно богам, а ты назвал Меня святым. Если Я свят, то Я должен стремиться вернуться к той Святости, из которой вышел. Так что быть молодым – еще не значит не испытывать этого стремления. Сократ также говорит, что кто свят, тот любит совершать богоугодные дела. А что может быть богоугоднее, чем вернуть в объятия Отца Его детей, отдалившихся вследствие греха, и примирить человека с Богом, источником всякого блага?»

«Ты утверждаешь, что незнаком с сократическими речами. Откуда же Ты тогда знаешь те, что приводишь?»

«Я знаю всё. Человеческая мысль – тогда, когда это благая мысль – суть не что иное, как отражение какой-либо Моей мысли. Те, что не благие, те не Мои, однако и они Мной прочитаны в череде эпох, и Я знал, знаю и узнаю, когда они были, имеют быть или еще будут сказаны. Я знаю».

¹²«Господь, приходи к нам в Рим, в этот путеводитель мира. Здесь Тебя окружает ненависть. Там Тебя будет окружать поклонение».

«Как человека, а не как Учителя сверхъестественного. Я пришел ради сверхъестественного. Именно это должен Я принести сынам народа Божьего, хотя они самые упрямые по отношению к Слову».

«Значит, Рим и Афины Тебя не увидят?»

«Увидят, не бойтесь. Увидят. Те, кто захочет Меня увидеть, те увидят».

«Но если Тебя убьют…»

«Дух бессмертен. Дух каждого человека. Неужто таковым не будет Мой – Дух Сына Божьего? Я приду в Своем творящем Духе… Приду… Я вижу бесконечные сонмы людей и храмы, воздвигнутые Моему Имени… Они повсюду… Я буду говорить в их соборах и в их сердцах… Мое благовестие не прекратится… Евангелие будет разноситься по Земле… а добрые люди будут стекаться ко Мне… и вот… Я иду во главе Моего воинства святых и веду его к Небу. Приходите к Истине…»

«О, Господь! Наши души опутаны формальностями и заблуждениями. Как нам открыть их врата?»

«Я отворю врата Преисподней, открою врата вашего Аида и Моего Лимба. И неужели не сумею открыть ваши? Скажите: „Я хочу“ – и от падения Моего Луча они рассыплются в прах, словно преграда, сделанная из крыльев бабочки».

«Кто же придет от Твоего Имени?»

«Видите того человека, что поворачивает сюда вместе с еще одним, который чуть старше подростка? Они и пойдут в Рим и по всей Земле. А с ними – многие другие. Так же быстро, как они сейчас идут из любви ко Мне, которая подгоняет их и не дает им покоя нигде, кроме как рядом со Мной, они пойдут ради любви к искупленным Моею Жертвой: отправятся на ваши поиски, чтобы собрать вас и повести к Свету. Петр! Иоанн! Идите сюда. Полагаю, Я закончил, и теперь Я в вашем распоряжении. Что-нибудь хотите добавить?»

«Ничего, Учитель. Мы пойдем и унесем с собой Твои слова».

«Пусть они прорастут в вас вечными корнями. Ступайте. Да пребудет с вами мир».

«Будь здрав, Учитель».

И видение заканчивается…

¹³Но Иисус опять говорит: «Ты выдохлась? Трудоёмкий диктант. Больше диктант, чем видение. Но это предмет, который кое-кому интересен. Кому? Узнаешь в Мой День. А сейчас и ты ступай с миром».

От себя добавлю, что этот разговор Иисуса с язычниками происходил на набережной приморского города. При яркой луне были хорошо видны пологие волны, которые находили и угасали в водоворотах, ударяясь о волноломы вместительной гавани, полной кораблей. Я не смогла сказать об этом раньше, потому что та группа всё время вела разговор, и если бы я стала описывать место, то потеряла бы нить рассуждений. Разговаривали они, прохаживаясь взад-вперед по участку набережной возле порта. Дорога пустынная, поскольку прохожих там нет, а все мореплаватели вернулись на свои корабли, чьи красные сигнальные фонари светят в ночи, как рубиновые звезды. Что это за город, я не знаю. Очевидно, красивый и значительный.