10 мая 1946

   Грубый камин в мастерской был зажжен после столь долгого времени, в течение которого он не использовался, и запах клея, кипящего в сосуде, смешивается с характерным запахом опилок и свежих стружек, которые скапливаются на полу у верстака.

   Иисус энергично работает пилой и рубанком, превращая несколько брусьев в ножки для кресла, комода и так далее. Несколько предметов мебели, скромной мебели домика в Назарете, были принесены в мастерскую для ремонта: корыто для замешивания теста, один из ткацких станков Марии, два стула, садовая лестница, маленький сундучок и дверь каменной печи, нижняя часть которой, я думаю, вероятно, была изгрызена мышами. Иисус трудится, исправляя то, что износилось от длительного использования или обветшало от старости.

   Фома, напротив, с полным набором крошечных инструментов ювелира, которые он, должно быть, достал из своей сумки, лежащей на его кровати, расположенной у стены, как и кровать Зелота, сноровисто работает над несколькими тонкими серебряными блюдцами. Удары его молоточка по резцу издают серебристый звон, который смешивается с громким шумом рабочих инструментов используемых Иисусом.

   Вновь и вновь они обмениваются несколькими словами, и Фома так счастлив быть здесь с Учителем и заниматься своей работой ювелира, — и он действительно говорит об этом, — что в паузах беседы он мягко насвистывает. Вновь и вновь он поднимает глаза и задумывается, и, погружаясь в свои мысли, пристально смотрит за задымленную стену большого помещения.

   Иисус замечает это и спрашивает: «Ты черпаешь вдохновение, глядя на эту черную стену, Фома? Верно, что она стала такой от долгой работы праведного человека, но Я не думаю, что она может вдохновить ювелира…»

   «Нет, Учитель, ювелир действительно не может передать в драгоценном металле поэзию святой бедности… Но в своем металле он может копировать красоту природы и, таким образом, благородные золото и серебро изображают в себе цветы и листья. А чтобы с точностью вспомнить их подробности я сосредотачиваюсь, направляя свой взгляд на стену, но в действительности вижу леса и луга нашей Отчизны, светлые листья, цветы похожие на чаши или звезды, плоды и облиственные ветви…»

   «Ты поэт, к тому же, поэт, воспевающий в металле то, что другие личности воспевают чернилами на пергаменте».

   «Да. Ювелир действительно является поэтом, который пишет на металле о красотах природы. Но наша работа, искусная и прекрасная, не имеет ценности Твоей, смиренной и святой, потому что наша работа служит тщеславию богатых людей, тогда как Твоя служит освящению дома и полезна для бедных».

   «То, что ты говоришь, верно, Фома», — говорит Зелот, который появляется у двери, открытой в сад, в подоткнутой тунике, с закатанными рукавами в старом переднике и с банкой краски в руках.

   Иисус и Фома оборачиваются, глядя на него, и улыбаются. А Фома отвечает: «Да, то, что я сказал верно. Но я хочу, чтобы иногда работа ювелира могла служить украшению… чему-то доброму и святому…»

   «Чему?»

   «Это мой секрет. Я думаю об этом уже долгое время, и с тех пор, как мы были в Раме я ношу с собой небольшой набор ювелирных инструментов, ожидая этого момента… 2. А как твоя работа, Симон?»

   «О! Я не такой искусный ремесленник как ты, Фома. Я в первый раз взял в руку кисть и то, что я покрасил, покрашено неравномерно, несмотря на всю мою добрую волю. Поэтому я начал с… самых простых вещей… чтобы обрести навык… и уверяю вас, что моя неискушенность вызвала у девочки искренний смех. Но я рад! Она с каждым часом возрождается к безмятежной жизни, и именно это нужно, чтобы перечеркнуть ее прошлое и возродить ее для Тебя, Учитель».

   «Х’м, возможно Валерия не отдаст ее…» — говорит Фома.

   «О! Ты думаешь, что для Валерии существенно будет ли она обладать ею или нет? Если она уберегла ее, то это было только ради того, чтобы не позволить ей остаться покинутой и несчастной в этом мире. Было бы, конечно, хорошо, если бы девочка была защищена навсегда и во всем, и, прежде всего, в своем духе. Верно, Учитель?»

   «Верно. Мы должны неустанно молиться об этом. Девочка действительно простая и хорошая. Если она будет вскормлена в Истине, то принесет много плода.  Она инстинктивно склонна к Свету».

   «Я совершенно уверен в этом! У нее не было утешения на Земле… и она искала его на Небе, бедная душа! Я думаю, что когда о Твоей Благой Вести будет сообщено всему миру, то первыми и наиболее многочисленными из воспринявших ее будут рабы, те, кто не имел человеческого утешения и кто примет убежище в Твоем обещании, чтобы обрести его… И я говорю, что если честь проповеди о Тебе низойдет на меня, я буду любить этих бедняг особенной любовью…»

   «И ты поступишь правильно, Фома», — говорит Иисус.

   «Да. Но как ты будешь приближаться к ним?»

   «О! Для их госпожей я буду ювелиром и… учителем для их рабов. Ювелира зовут в дома или к ним приходят слуги богатых людей … и я буду работать… Над двумя родами металлов: над теми, что от Земли, для богатых… теми, которые от духа, для рабов».

   «Пусть Бог благословит тебя за твои хорошие намерения, Фома.  Утверждайся в них».

   «Да, Учитель, я так и буду действовать».

   3. «Хорошо, теперь, когда Ты ответил Фоме, пожалуйста, пойди со мной Учитель… чтобы посмотреть на мою работу и сказать мне, что еще я должен покрасить. И опять какие-нибудь простые вещи, потому что я очень неумелый подмастерье».

   «Пойдем, Симон…» — и Иисус кладет Свои инструменты и выходит вместе с Зелотом…

   Через некоторое время они возвращаются, и Иисус указывает на садовую лестницу. «Покрась это.  Окрашенное дерево становится непроницаемым и дольше сохраняется, и, к тому же, выглядит красивее. Это подобно защите и украшению добродетелями человеческого сердца. Оно может быть жестким, грубым… Но как только добродетели облачают его оно становится красивым и приятным. Пойми, для того, чтобы получить красивую окраску, которая служит своей цели, следует позаботиться о многих вещах. Прежде всего: тебе надо тщательно подобрать то, что нужно для того, чтобы приготовить ее. А именно: чистую банку, свободную от плесени и остатков старых красок, хорошие масла и хорошие краски, а затем тебе следует терпеливо смешивать их, сделав из них жидкость, которая не слишком густа и не слишком текуча. Ты должен неустанно  размешивать эту смесь, пока не растворится последний сгусток. Когда это будет сделано, тебе нужно будет взять кисть, волоски которой не лезут, и не слишком жесткие и не слишком мягкие; кисть должна быть очищена от всех прежних красок. Прежде чем начать красить, тебе следует удалить с дерева все шероховатости, остатки старых красок, грязь, все, а затем аккуратно, твердой рукой и с большим терпением, ты покрасишь дерево, водя кистью все время в одном направлении. Потому что на одной и той же доске тебе встретятся различные препятствия. На сучках, к примеру, краска ложатся глаже, это верно, но она их не хорошо покрывает, как если бы дерево отвергало ее.  И наоборот,  мягкое дерево хорошо окрашивается, но мягкие части обычно не очень гладкие и на них поэтому образуются пузыри или полосы… Затем следует исправить дефекты, размазывая краску твердой рукой. Кроме того, в старых изделиях имеются новые части, как эта ступенька, к примеру.  И чтобы было незаметно, что бедная лестница была залатана, но очень старая, нужно чтобы новая ступенька и старые выглядели одинаково… Здесь такая же, как и там!» Иисус, склонившись к нижней части лестницы, говорит и одновременно работает…

   4. Фома, который оставил свои резцы, чтобы подойти к Иисусу и посмотреть на Его работу, спрашивает: «Почему Ты начал снизу, а не сверху? Разве не было бы лучше сделать наоборот?»

   «Кажется, что это было бы лучше, но это не так. Потому что нижняя часть больше была в употреблении и более изношена, так как покоилась на грунте. Поэтому ее нужно покрасить несколько раз. Первым слоем, вторым и, если необходимо, третьим… и не теряя времени на ожидание пока высохнет нижняя часть лестницы и будет готова к покрытию новым слоем краски, вы красите верх лестницы и затем ее среднюю часть».

   «Но работая так можно запачкать свою одежду и испортить то, что было покрашено прежде».

   «Если вы будете внимательны, то вы не запятнаете своих одежд и ничего не испортите. Понимаете? Вот как вы должны это делать. Вы подберете свои одежды и станете в сторону. Не из отвращения к краске, но чтобы не испортить окраску, которая в свежем состоянии очень маркая», — и Иисус, подняв руки, красит верх лестницы.

   И Он продолжает говорить:

   «И так же вы будете поступать с душами. Вначале Я сказал вам, что окраска подобна украшению добродетелями человеческих сердец. Она украшает и защищает дерево от древоточцев, от дождя,  от солнца. Горе домохозяину, который не заботится об окраске деревянного инвентаря и позволяет ему разрушаться! Когда кто-то видит, что дерево теряет свою краску, ему следует, не теряя времени, наложить на него свежую краску. Окраска должна быть обновлена…  Также и добродетели, благоприобретенные при первом порыве энтузиазма к справедливости могут вырасти слабыми или полностью исчезнуть, если домохозяин не заботится о них, и тело и душа, оставленные нагими на милость превратностей погоды и паразитов, то есть страстей и рассеяния, могут быть атакованы и утратить одежду, которая их украшает, и кончить тем… что будут хороши только для огня. Поэтому, и это касается как нас самих, так и тех, кого мы любим как наших учеников, когда мы замечаем, что добродетели, которые служат защите наших личностей расстраиваются или исчезают, мы должны немедленно заняться старательной терпеливой работой до самого конца наших жизней, так чтобы мы могли уснуть, когда мы умрем, с телом и душой пригодными для воскресения в славе. И для того, чтобы убедиться, что ваши добродетели истинны и хороши,  вы должны начать с чистых отважных намерений, которые устраняют весь мусор и плесень,  и вы должны работать над тем, чтобы не только оставить любое несовершенство при взращивании добродетелей, но затем занять позицию, которая не была бы ни слишком жесткой и не слишком снисходительной, потому что вредны как нетерпимость, так и неумеренная снисходительность. А кисть – это ваша воля. Пусть она будет свободна от существующих человеческих склонностей, которые могли бы переменить духовную краску в материальное уродство. И готовьте себя или других людей к соответствующим операциям, которые тяжелы, это верно, но необходимы, чтобы очистить старую личность от всякой старой проказы, чтобы она была чистой для получения добродетелей. Потому что вы не можете смешивать новое со старым.

   Затем вы начинаете работать: должным образом, с рассмотрением. Вы не должны прыгать с места на место без достаточных оснований. Вам не следует делать немного в одном направлении, а затем немного в другом. Это, верно, будет менее утомительно. Но краска ляжет неровно. Как это происходит в неорганизованных душах. Они являют совершенные отличительные черты, затем близ них являют деформации, различные тени… Нужно проявлять настойчивость с пятнами, сопротивляющимися окраске, с сучками – беспорядком в работе или распущенными страстями, которые, конечно, умерщвляются волей, которая подобно рубанку усердно сглаживает их, но они остаются, чтобы оказывать сопротивление подобно сучку, срезанному, но не уничтоженному. Они обманывают на время, так как кажутся хорошо скрытыми под добродетелями, тогда как это легкая вуаль, которая скоро спадает. Остерегайтесь сучков вожделения. Убедитесь, что добродетель покрывает их вновь и вновь, так чтобы они не могли вновь расцвести уродуя новую личность. И покройте мягкие части, которые принимают краску слишком легко, но делают это по своему собственному расположению. Если на них есть пузыри и полосы, то вы должны настойчиво действовать слюдой, сглаживая и сглаживая шероховатости, чтобы наложить один или несколько слоев краски, чтобы эти части стали бы такими же блестящими и гладкими, как затвердевшая эмаль. И следите, чтобы вы не перестарались. Слишком высокие требования к добродетели побуждают творения к бунту, выходу из-под контроля и критике при первом столкновении. Нет. Не слишком много и не слишком мало. Будьте справедливыми когда работаете над собой и над созданиями, состоящими из плоти и души.

   И если, как это бывает в большинстве случаев, — потому что такая девочка как Аурея является исключением, а не правилом, — старое смешано с новым, как у Израильтян переходящих от Моисея к Христу, так же как и у язычников с их мозаикой вер, которая не может быть вдруг отменена и будет проявляться в ностальгических воспоминаниях, наконец, в наиболее чистых случаях, когда нужно быть более бдительным и тактичным и настойчиво утверждать новое до тех пор, пока старая часть станет однородной с новой, используя предшествующие ситуации для доведения до совершенства новых добродетелей. К примеру, римляне питают большое почтение к патриотизму и мужскому мужеству. Эти оба качества подняты почти на мифическую высоту. Хорошо, не уничтожайте их, но внедрите новый дух в их патриотизм, то есть дух также и духовного величия Рима как Центра Христианского мира и используйте римское мужество для укрепления в Вере тех, кто сильны в битве. Другой пример: Аурея. Ее отвращение к откровенной жестокости побуждает ее любить то, что чисто и ненавидеть нечистое. Хорошо, используйте оба эти чувства для того, чтобы вести ее к совершенной чистоте ненавидящей порочность, как если бы она была олицетворением жестокого римлянина.

   Вы поняли Меня? Используйте традиции как средства проникновения. Не разрушайте с жестокостью. Вы не будете сразу располагать тем, что потребно для строительства. Но медленно и постепенно замещайте то, что не должно оставаться в обращенных, милосердием, терпением и стойкостью. И так как материя одолевает людей, особенно таких как язычники, даже если они обратились, они постоянно находятся в соприкосновении с языческим миром, в котором они живут, то вы должны постоянно настаивать на необходимости избегания чувственных наслаждений. Все другое приходит после чувственности. Посмотрите на обостренную чувственность, которая, давайте признаем это, очень сильна также среди нас, и когда вы замечаете, что контакт с миром портит предохранительную окраску, не продолжайте красить верх, но вернитесь к нижней части, уравновешивая дух и плоть, верх и низ. Но всегда начинайте с плоти, с материальных пороков, чтобы подготовить душу к принятию Гостя, Который не вселяется в нечистое тело и не сосуществует с духом, испускающим зловоние плотской развращенности… Вы поняли Меня?

   И не бойтесь стать порочными, если вы касаетесь своими одеждами нижних, то есть материальных частей тех людей, чьи души вы исцеляете. Действуйте мудро, так, чтобы во всякое время вы могли скорее восстанавливать, чем вызывать гибель и разрушение. Живите поглощенными в ваш дух, питаемый Богом, окутанный добродетелями, действуйте осторожно и мягко, особенно когда вам нужно заботиться об очень чувствительных духовных личностях других людей, и вам, конечно, будет сопутствовать успех в превращении даже самых презренных существ в создания пригодные для Небес».

   5. «Какую прекрасную притчу Ты нам рассказал! Я хочу записать ее для Марциама!» — говорит Зелот.

   «И для меня, так как все мое должно быть сделано красивым для Господа», — медленно говорит, пытаясь подобрать слова, Аурея, которая босиком стоит уже некоторое время у двери в сад.

   «О! Аурея! Ты слушала нас?» — спрашивает Иисус.

   «Я слушала Тебя. Это так прекрасно! Я поступила неправильно?»

   «Нет, девочка. Ты долго здесь была?»

   «Нет. И мне жаль, потому что я не знаю, что Ты говорил вначале. Твоя Мать послала меня сказать Тебе, что пища скоро будет готова. Хлеб скоро вынут из печи. Я научилась печь его… Как это прекрасно! И я научилась отбеливать лен, и Твоя Мать рассказала мне две притчи касательно хлеба и льна».

   «Она? Что Она сказала?»

   «Что я подобна муке, которая еще в решете, что Твое великодушие очищает меня, Твоя благодать действует во мне,  Твой апостолат совершенствует меня, Твоя любовь выпекает меня, и я буду готова из грубой муки, смешанной с большим количеством отрубей, если позволю Тебе поработать надо мной, будучи мукой для гостей, мукой и хлебом жертвоприношения, пригодными для алтаря. И о льне, который был темным, маслянистым и грубым, и после такого большого количества мыльной травы и такого большого количества ударов унижения стал чистым и мягким, солнце теперь будет светить, и он станет белым… И Она сказала, что это то, что Солнце Бога сделает со мной, если я всегда буду на Солнце и соглашусь быть очищенной и смиренной, чтобы стать подобающей Царю царей, Тебе, мой Господь. Каким прекрасным вещам я научилась… Мне кажется, что я вижу сон… Прекрасно! Здесь все так красиво… Не отсылай меня, Господь!»

   «Тебе бы не хотелось отправиться с Миртой и Наоми?»

   «Я бы предпочла остаться здесь… Но… и с ними тоже. Но не с римлянами, нет, Господь…»

   «Молись, дитя!» — говорит Иисус, кладя Свою руку на ее светлые волосы цвета меда. «Ты научилась молитвам?»

   «О! Да! Так прекрасно говорить «Отец мой!» и думать о Небесах… Но воля Божия меня немного пугает… потому что я не знаю хочет ли Бог того, чего хочу я…»

   «Бог желает твоего блага».

   «Он хочет этого? Ты говоришь так?! Тогда я больше не буду бояться… Я чувствую, что останусь в Израиле… чтобы все больше и больше знакомиться с этим моим Отцом… И…чтобы быть первой ученицей из Галлии, мой Господь!»

   «Твоя вера будет удовлетворена, потому что она здравая. Пойдем…»

   И они выходят к раковине под источником, чтобы омыться, пока Аурея бежит к Марии, и слышатся два женских голоса: Марии, речь которой плавная, тогда как другой голос неуверенный, пытающийся найти слова. И слышны их высокие смеющиеся голоса, когда совершается языковая ошибка, которую Мария доброжелательно исправляет…

   «Девочка учится хорошо и быстро», — замечает Фома.

   «Да. Она хорошая и старательная».

   «И потом! С Твоей Матерью как учителем!… Даже Сатана не устоит перед Ней!…» — говорит Зелот.

   Иисус вздыхает, не отвечая…

   «Почему Ты так вздыхаешь, Учитель?  Я был неправ?»

   «Да, совершенно прав. Но есть люди более упорно сопротивляющиеся, чем Сатана, который, по крайней мере, исчез из присутствия Марии. Есть люди, которые близки Ей, и которые, хотя и были обучены Ею, не исправились…»

   «Но не мы, э?»

   «Нет, не вы… Пойдем…»

   Они входят в дом, и все заканчивается.