23 мая 1046

   1. Наступал рассвет и небо на востоке уже начало краснеть, когда Иуда Искариот постучался в дверь маленького домика в Назарете.

    На дороге только крестьяне, или, скорее, мелкие землевладельцы Назарета, идущие к своим виноградникам или оливковым рощам со своими рабочими инструментами. И они в высшей степени удивлены при виде мужчины, стучащего в дверь Марии в такую утреннюю рань. Они переговариваются тихими голосами.

    «Это ученик», — говорит один, отвечая на замечание другого. «Он, конечно, ищет Иисуса Иосифова».

    «Это бесполезно. Он ушел вчера вечером. Я сам видел Его. Я скажу ему…» — говорит другой мужчина.

    «И не думай! Это Иуда Искариот. Я не люблю его. Возможно, мы виноваты в большой несправедливости, совершенной в отношении Иисуса, и совершаем ошибку. Но он, этот человек, стоящий там,  сильно навредил нам здесь в прошлом году… Мы могли бы обратиться. Но он…»

     «Что? Как ты узнал?»

    «Я был как-то вечером в доме главы синагоги и сразу же безрассудно поверил всему… Теперь… хватит! Я думаю, что согрешил и…»

    «Возможно, он также понял, что согрешил и…»

    Они удалились, и я больше ничего не слышу.

   2. Иуда еще раз стучится в маленькую дверь, к которой прильнул, прижав лицо к дереву, как если бы не желал, чтобы его увидели и узнали. Но маленькая дверь остается закрытой. Иуда жестом выражает свою досаду и идет по тропинке, огибающей сад, и подходит к дому с задней стороны. Заглядывает поверх изгороди в молчаливый сад. Только голуби оживляют его.

    Иуда раздумывает, что делать. Он говорит сам с собой:

    «Быть может, Она тоже ушла? И все же… Я хотел бы увидеть Ее. И тогда! Нет. Я слышал Ее голос вчера вечером… Возможно Она пошла спать к Своей невестке…  Тьфу! Это раздражает как пчела на лице, потому что Она вернется вместе с ней, а я хотел поговорить с Ней наедине без этой старухи в качестве свидетельницы. Она болтлива и станет выдвигать возражения. А я их не желаю. И она хитра, как всякая старая женщина из народа. Она не примет моих извинений и сделает это по совету  этой  глупой голубушки, своей невестки…  Я знаю, что могу быть выставлен перед Ней глупцом… во всех отношениях. Она тупа, как стоячая вода… Я должен исправить то, что случилось в Тиверии. Потому что если Она скажет…

    Знать бы, упомянула ли Она об этом, или хранила молчание? Если Она рассказала, то исправить положение будет гораздо труднее… Но Она не захотела говорить…  Она путает добродетель с глупостью.  Как Мать, так и Сын… А остальные деятельны, тогда как они крепко спят. Во всяком случае, они правы. Зачем принимать их во внимание, если они кажутся неполноценными… Но чего они хотят, в конце концов?…

    Мои представления об этом туманны… Я должен прекратить пить и… Конечно! Но деньги являются соблазном, и я похож на жеребенка, которого долго держали взаперти. Два года, говорю я! Даже дольше! Два года всякого рода воздержания… Но в то же время…  Что сказал Хелкия позавчера? Э!  Он не плохой учитель! Конечно! Все законно обеспечено для того, чтобы мы успешно посадили Иисуса на трон. Но если Он не желает этого?

   Но Он должен непременно принять во внимание, что если мы не победим, то все кончим подобно последователям Февды или Иуды Галилеянина… Возможно, мне следует оставить их компанию, потому что… ну, я не знаю, верно ли то, чего они хотят. Я не очень то, доверяю им…  В последнее время они слишком сильно изменились… Я не хотел бы… Как отвратительно! Я должен быть орудием очернения Иисуса?

   Нет. Я расстанусь с этой компанией. Но печально иметь мечту о царстве и вернуться к чему? К ничему… Но лучше ничего, чем… Он всегда говорит: “Тот, кто совершит великий грех”. Э!? Я этого не заслужил, э! Я? Я? Я скорее утоплюсь в озере… Я уйду.  Мне лучше уйти. Я пойду к своей матери, заставлю ее дать мне немного денег, потому что я, конечно, не могу просить членов Синедриона дать мне денег, чтобы я мог уехать. Они помогают мне, потому что надеются, что я помогу им преодолеть их состояние неопределенности.

   Однажды Иисус будет признан царем, мы будем утверждены.  Толпа встанет на нашу сторону… Ирод… кто будет беспокоиться о нем? Ни римляне, ни народ. Все они ненавидят его! И… и… Но Иисус вполне способен отказаться от трона, как только Он будет провозглашен царем. О! Хорошо! Когда Елеазар сын Анны уверял меня, что его отец готов короновать Его царем! После этого Он не сможет изменить  Свой святой характер. В конце концов… Я делаю то же, что делал неверный управляющий в Его притче… Я нахожу прибежище у своих друзей ради себя самого, это верно, но также ради Него. Итак, я заставляю неправедные средства служить как… Ну, нет! Я должен еще раз попытаться убедить Его. Я не убежден, что совершаю правильный поступок, прибегая к этому ухищрению… и…

    О! Если бы я только мог убедить Его! Потому что это было бы так прекрасно! Да… очень! Это лучшее решение: откровенно все рассказать Учителю.  Чтобы упросить Его… Если только Мария не рассказала Ему о Тиверии…  Так что, я сказал, мне нужно сказать Марии?… Ах! Да! Отказ от римлянок.  Да будет проклята эта женщина! Если бы я не пошел к ней, я бы не встретил Марию в тот вечер. Но кто бы мог вообразить, что Мария была в Тиверии? И все же я никогда не выходил в день перед Субботой или в день после нее, так как я не желал увидеть кого-нибудь из апостолов…

    Какой глупец! Я мог бы пойти в Гиппию, в Гергесию, чтобы найти женщину! Нет! Я пошел именно туда! В Тиверию, через которую люди из Капернаума должны пройти, чтобы прийти сюда… И все это из-за этих римских аристократок… Я надеялся… Нет, это я должен сказать, чтобы оправдаться, но это неправда. Нет смысла говорить это самому себе, так как я знаю, почему я пошел: чтобы встретиться с некоторыми из влиятельных людей Израиля и хорошо провести время, так как у меня было много денег… Но… как быстро деньги уходят. И у меня скоро ничего не осталось… Ха! Ха! Я придумаю какую-нибудь историю для Хелкии и его партнеров, и они дадут мне еще…»

   3. «О Иуда! Ты сошел с ума? Я наблюдал за тобой за тобой некоторое время с вершины этой оливы. Ты жестикулируешь, разговариваешь сам с собой… Тебя повредило солнце месяца Таммуза?» — кричит Алфей Сары, высовываясь из разветвленных ветвей огромного оливкового дерева, примерно в тридцати метрах от того места где стоит Иуда.

   Иуда вздрагивает, оглядывается, видит его и стонет: «Пусть смерть загребет тебя! Проклятая деревня шпионов!» Но, дружелюбно улыбаясь, кричит: «Нет. Но я беспокоюсь, потому что Мария не открывает… Возможно Она не здорова? Я стучал несколько раз!…»

    «Мария? Ты мог бы стучать сколько угодно! Она в доме бедной старой женщины, которая умирает. За Ней послали в третью стражу…»

     «Но я должен поговорить с Ней».

     «Жди. Я сойду с дерева, пойду и скажу Ей. Но тебе действительно нужно Ее видеть?»

    «Э! Я бы так сказал! Я здесь с рассвета».

    Алфей, полный готовности, слезает с дерева и убегает.

  «Он тоже меня видел! И он, конечно, вернется с той другой женщиной! Все идет наперекосяк?» — и он извергает вереницу оскорблений по адресу Назарета, назарян, Марии Алфеевой, и даже милосердия Благословенной Девы к умирающей женщине и самой умирающей…

   4. Он еще не закончил, когда дверь, которая ведет из столовой в сад, открылась и появилась Мария, выглядящая очень бледной и печальной.

    «Иуда!», «Мария!» — одновременно говорят они.

   «Я сейчас открою тебе дверь. Алфей сказал Мне только: «Иди домой. Там кто-то ждет Тебя», — и Я прибежала сюда, также потому, что старушка больше не нуждается во Мне. Она перестала страдать из-за плохого сына…»

   Пока Мария говорила, Иуда побежал по тропинке и вернулся к фасаду дома… Мария открыла дверь.

    «Мир тебе, Иуда из Кериофа. Входи».

    «Мир Тебе, Мария».

     Иуда несколько колеблется. Мария добра, но серьезна.

    «Я так много стучал, с рассвета».

   «Вчера вечером сын разбил сердце своей матери…  Они пришли в поисках Иисуса. Но Иисуса здесь нет. Я говорю это также тебе: Иисус не здесь. Ты пришел поздно».

    «Я знаю, что Он не здесь».

    «Как ты узнал? Ты только что прибыл…»

    «Мать, я буду с Тобой откровенным, поскольку Ты добра: я здесь со вчерашнего дня…»

   «Почему же ты не пришел? Твои товарищи приходили сюда каждую Субботу, кроме одной…»

    «Э! Я знаю! Я пошел в Капернаум, но не нашел их там».

    «Не лги, Иуда. Ты ни разу не ходил в Капернаум. Варфоломей оставался там все это время, и он ни разу не видел тебя. Варфоломей пришел сюда только вчера. Но тебя не было здесь вчера… Итак… Почему ты лжешь, Иуда? Разве ты не знаешь, что ложь является первым шагом к хищению и человекоубийству?…  Бедная Эстер умерла, убитая горем из-за поведения своего сына. А Самуил, ее сын, стал  позором Назарета из-за маленькой лжи, которая становилась все больше и больше…  А от нее он перешел ко всему остальному. Ты, апостол Господа, желаешь подражать ему? Ты хочешь, чтобы твоя мать умерла с разбитым сердцем?»

   Она упрекает его медленно, тихим голосом. Но Ее слова оказывают на него сильное воздействие. Иуда не знает что ответить. Он внезапно садится, обхватив голову руками».

   5. Мария наблюдает за ним. Затем Она говорит: «Ну? Почему ты хотел видеть Меня? Помогая бедной Эстер, Я молилась о твоей матери… и о тебе… Потому что Я чувствую жалось к вам обоим, но по разным причинам».

     «Тогда, если Ты жалеешь меня, прости меня».

     «У Меня никогда не было неприязни».

    «Что?… Даже из-за… того утра в Тиверии?… Ты знаешь? Я был в таком состоянии из-за того, что вечером перед этим знатные римлянки обошлись со мной как с сумасшедшим и… как с предателем Учителя. Да, я признаю это.  Я совершил ошибку в разговоре с Клавдией. Я ошибся относительно ее. Но я сделал это с хорошей целью. Я огорчил Учителя. Он не упомянул об этом мне, но я знаю, что Ему известно о том, что я сказал. Это, конечно, Иоанна сказала Ему. Иоанна никогда не любила меня и римлянки глубоко опечалили меня… Чтобы забыть, я выпил…»

    Выражение сострадания Марии непреднамеренно иронично, и Она говорит: «Тогда Иисус должен был бы напиваться каждую ночь, учитывая то огорчение, которое Он предположительно вкушает каждый день…»

    «Ты сказала Ему?»

    «Я не усугубляю горечь чаши Моего Сына новостями о новых изменах, падениях, грехах, ловушках… Я молчала, и буду молчать».

     Иуда падает на колени, пытаясь поцеловать руку Марии, но Она отодвигается, не  грубо, но, в самом деле, решив не позволять прикоснуться к Себе или поцеловать.

    «Благодарю Тебя, Мать! Ты спасаешь меня. Вот почему я пришел сюда… и это Ты можешь облегчить мне приближение к Учителю без упреков и постыжения».

    «Чтобы избегнуть этого, все, что ты должен был сделать, это пойти в Капернаум и затем прийти сюда вместе с другими. Это было очень просто».

    «Это верно… Но другие не добры, они шпионили за мной, чтобы упрекать и обвинять меня».

     «Не оскорбляй своих братьев, Иуда. Прекрати грешить! Ты шпионил здесь, в Назарете, на родине Христа, ты…»

     Иуда прерывает Ее: «Когда? В прошлом году? Мои слова искажают! Но поверь мне, я…»

    «Я не знаю, что ты делал или говорил в прошлом году. Я говорю о вчерашнем дне. Ты здесь со вчерашнего дня. Ты знаешь, что Иисус ушел. Итак, ты собирал сведения. Но не в дружественных домах Асера, Ишмаэля, Алфея, или брата Иуды и Иакова, или Марии Алфеевой, или не у немногих здешних людей, любящих Иисуса. Потому что если бы ты делал это, они бы пришли и сказал Мне. Дом Эстер на рассвете, когда она умирала, был полон женщин, но ни одна из них не слышала о тебе. Это были лучшие женщины Назарета, любящие Меня и любящие Иисуса, стремящиеся исполнять на деле Его Учение, несмотря на враждебность своих мужей, отцов и детей. Следовательно, ты справлялся у врагов Моего Иисуса. Как ты это называешь? Я не хочу знать.

   6. Я сказала тебе только это. Множество мечей вонзятся в Мое сердце, которые будут пронзать его вновь и вновь, непрестанно, безжалостно, людьми, которые огорчают Моего Иисуса и ненавидят Его. И один из мечей будет твой, и он никогда не будет извлечен. Потому что память о тебе, Иуда, не желающем быть спасенным, разрушающем самого себя, пугающего Меня, не потому, что Я боюсь за Себя, но за твою душу, память о тебе никогда не будет забыта Моим сердцем. Праведный Симеон пронзил Мое сердце одним мечом, в то время как Я носила Мое Дитя, Моего святого маленького Агнца, у своего сердца… Ты… ты являешься другим мечом. Острие твоего меча уже мучает Мое сердце. Но ты все еще не удовлетворен, огорчая бедную женщину таким образом… и ты выжидаешь, чтобы ударить своим мечом, подобно палачу, прямо в это сердце, которое не давало тебе ничего, кроме любви… Но глупо с Моей стороны ожидать от тебя жалости, поскольку у тебя нет ее для своей собственной матери!… Напротив, сейчас Я говорю тебе! Одним ударом ты пронзишь Меня и ее, о, несчастный сын, которого не могут спасти молитвы двух матерей!…»

    Мария плачет, произнося эти слова, но ее слезы не падают на темноволосую голову Иуды, потому что он остался там, где он пал на колени, в стороне от Марии… Святые слезы поглощаются кирпичным полом. Эта сцена напомнила мне об Аглае, на которую, напротив, слезы Марии падали, потому что она прижалась к Марии с искренним желанием искупления. «Ты не можешь найти ни слова, Иуда? Не можешь найти в себе силы для хорошей цели? О! Иуда! Иуда! Скажи Мне: удовлетворен ли ты своим образом жизни? Исследуй себя, Иуда. Прежде всего, будь смиренным и искренним с самим собой, а затем с Богом, чтобы ты мог пойти к Нему, удалив бремя камней из своего сердца, и сказать Ему: “Вот я. Ради Тебя я избавился от этих камней”».

    «У меня нет… смелости, чтобы признаться Иисусу».

    «У тебя нет смирения, чтобы сделать это».

    «Это верно. Помоги мне…»

    «Иди в Капернаум и смиренно жди Его».

    «Но Ты могла бы…»

   «Я могу только сказать тебе поступать так, как всегда поступает Мой  Сын: иметь милосердие. Я не учу Иисуса, это Иисус учит Меня, Свою ученицу».

    «Ты Его Мать».

    «Это касается Моего сердца. Но, по праву, Он Мой Учитель. В точности так же, Каким Он является для всех других учениц».

    «Ты совершенна».

   7. «Он – Самый Совершенный». Иуда замолчал и задумался. Затем он спрашивает: «Куда пошел Учитель?»

    «В Вифлеем Галилейский».

    «А затем?»

    «Я не знаю».

    «Он вернется сюда?»

    «Да, вернется».

    «Когда?»

    «Я не знаю».

    «Ты не хочешь сказать мне!»

    «Я не могу сказать тебе то, чего Я не знаю. Ты следовал за Ним в течение двух лет. Можешь ли ты сказать, что Его маршрут был всегда определенным? Как много раз воля людей вынуждала Его изменять его?»

    «Верно. Я уйду… В Капернаум».

   «Солнце слишком сильное для путешествия. Останься здесь. Ты странник, как все остальные. А Он сказал, что ученицы должны заботиться о них».

    «Мое присутствие неприятно Тебе…»

    «Тот факт, что ты не хочешь быть исцеленным, огорчает Меня! Только это… Сними свою мантию… Где ты спал?»

    «Я не спал. Я ждал до рассвета, так как хотел увидеться с Тобой наедине».

   «Тогда ты, должно быть, устал. В большой комнате есть ковать, которую использовали Симон и Фома. Там совершенно тихо и прохладно. Пойди и поспи, пока Я приготовлю для тебя немного еды».

    Иуда уходит без разговоров. А Мария, не отдохнув, после того как сидела всю ночь у постели умирающей, идет на кухню, чтобы разжечь огонь, а затем в сад, чтобы нарвать овощей. Слезы и слезы падают в молчании, пока Она, склонившись над очагом, поправляет хворост, или когда Она склоняется, чтобы сорвать овощи, и пока Она моет их в тазу и готовит их… слезы капают и вместе с золотистыми зернами пшеницы, когда Она кормит голубей, и капают на одежду, которую Она вынимает из корыта и развешивает на солнце… Слезы Матери Божьей… Непорочной Матери, Которая не была освобождена от скорби и страдала больше, чем любая другая женщина, ради того, чтобы быть Соискупительницей.