3 июня 1946

  Иисус достиг Тиверии со Своими апостолами бурным утром. Он приплыл из Тарихеи в Тиверию кратчайшим путем на лодке, которую ужасно швыряло из стороны в сторону на  бурном озере, сероватом подобно небу, где большие облака угрожающе гонятся друг за другом.

   Петр внимательно смотрит на небо и приказывает слугам отвести лодку в безопасное место: «Скоро вы услышите немало изысканной музыки! Я не буду Петром рыбаком, если ливень и волнение на озере не нанесут вскоре урона. Есть ли кто-нибудь на озере?» — спрашивает он сам себя, обозревая мрачное Галилейское море. Он видит, что оно пустынно, с огромными волнами, метущимися по нему все более и более неистово. Он успокоился, увидев, что оно пустынно, и думая, что оно не причинит какого-либо вреда человеческим существам, и радостно последовал за Учителем, Который идет среди таких сильных порывов ветра, что апостолы с трудом идут в облаках пыли, тогда как  одеяния неистово хлопают на бурном ветру.

   В Тиверии, в этой части города, где живут простые люди, семьи рыбаков или бедных рабочих, используемых в работах, связанных с рыбной ловлей, люди заняты тем, что ходят взад-вперед, внося в дома то, что может быть повреждено бурей. Некоторые бегут нагруженные сетями, другие с веслами с лодок, которые уже надежно вытащены на берег, а кто-то тащит в дома свои рабочие инструменты, и все это происходит на воющем ветру, поднимающем облака пыли и хлопающем дверями. Другая часть Тиверии, северная, со зданиями, линией вытянувшимися вдоль берега и прекрасными парками, виднеющимися вдоль изогнутого берега, праздно спит. Только некоторые слуги или рабы, в зависимости от того, принадлежит ли дом израильтянину или римлянину, снимают занавесы и тенты с террас на крышах, вытаскивают на берег лодки и убирают из садов расставленные там стулья…

   Иисус, пришедший в эту часть города, говорит Симону Зелоту и Своему брату Иуде: «Пойдите и спросите у привратника Иоанны Хузы, не искали ли нас некоторые из наших друзей. Я буду ждать вас здесь».

    «Хорошо. А что насчет Иоанны?»

    «Мы увидимся с ней позже. Идите и делайте то, что Я вам сказал».

    Двое быстро уходят, и пока остальные ожидают их возвращения, Иисус посылает их, одних сюда, других туда, купить немного еды для себя и для женщин, потому что «не  справедливо быть бременем для семьи ученика», — говорит Иисус. И Он остается один, прислонившись к стене сада, из которого исходит рев урагана, так яростно сопротивление его высоких деревьев ветру.

   2. Иисус погружен в мысли. Закутавшись в Свои одежды, которые Он туго затянул под мантией, верхнюю часть которой натянул Себе на голову подобно капюшону, чтобы защититься от ветра, задувающнго Ему волосы в глаза. И так, покрытый пылью, с лицом наполовину скрытым краем мантии, прислонившись к стене почти у перекрестка дороги, которая, пересекая прекрасную уличную магистраль, идет от озера к центру города, Он выглядит подобно нищему, ожидающему милостыни. Несколько человек проходят мимо и смотрят на Него. Но поскольку Он ничего не говорит и ни о чем не просит, и держит голову опущенной, никто не останавливается, чтобы дать ему что-нибудь или заговорить с Ним. Буря, тем временем, стала более яростной, а шум озера сильнее, наполнив весь город своим гулом.

   Высокий мужчина, пригнувшись, защищаясь от ветра, – он также полностью закутан в свою мантию, крепко удерживая ее одной рукой под подбородком, – идет из внутренней части города, направляясь к побережью. Оглядевшись, чтобы обойти шеренгу ослов торговцев овощами, которые, оставив овощи на рынке, вернулись к своим огородам, он видит Иисуса (а я вижу, что этот молодой человек – Иуда из Кериофа).

   «О! Учитель!» — восклицает он с другой стороны шеренги ослов. «Я как раз иду к Иоанне в поисках Тебя. Я был в Капернауме, искал Тебя, но…» Последний осел обойден и Иуда устремляется к Учителю, завершая свою речь: «…в Капернауме никого не было. Я ждал целыми днями, затем вернулся сюда, ходил каждый день к Иосифу и Иоанне, искал Тебя…»

   Иисус смотрит на него Своими пронизывающими глазами и прерывает эти импульсивные слова просто сказав: «Мир тебе».

   «Это верно! Я даже не приветствовал Тебя! Мир Тебе, Учитель. Но Ты всегда пребываешь в таком мире!»

    «А ты – нет?»

   «Я человек, Учитель».

   «Праведный человек пребывает в мире. Только виновный человек пребывает в расстройстве и беспокоен. Ты таков?»

    «Я… Нет, Учитель. В конце концов… Конечно, если я должен сказать Тебе истину, то она в том, что я давно застыл, Ты не дал мне радости… но это не было полной лишенностью мира. Я избегаю Тебя, потому что люблю Тебя… Но мир это нечто другое, не так ли?

   «Да. Это так. Разлуки не повреждают мир сердца, если сердце разлучившегося человека не творит дел, о которых совесть говорит ему, что они огорчили бы того, кого он любит, если бы он услышал о них».

   «Но те, кто отсутствуют, не знают… Пока кто-нибудь не скажет им».

    Иисус смотрит на него и молчит.

   3. «Ты один, Учитель?» — спрашивает Иуда, пытаясь перевести тему разговора на более обычную.

   «Я ожидаю тех, кого послал к Иоанне, чтобы узнать, не пришла ли Моя Мать из Назарета».

    «Твоя Мать? Ты позвал Свою Мать сюда?»

    «Да. Я буду с Ней в Капернауме в течение целого месяца, и буду плыть на лодке в селения по берегам озера, возвращаясь каждый день в Капернаум. Там должно быть много учеников…»

    «Да… Много…» Иуда утратил свой дар многословия. Он задумался…

    «Тебе нечего сказать Мне, Иуда? Сейчас мы одни. С тобой ничего не случилось во время этой разлуки, никакого происшествия, о котором ты чувствовал бы нужду слова твоего Иисуса?» — Иисус спрашивает доброжелательно, чтобы помочь ученику исповедаться, дав ему почувствовать всю Свою милосердную любовь.

   «А Тебе известно о чем-то во мне, что нуждается в Твоем слове? Если Тебе известно, — а я действительно не знаю ничего такого, что заслуживает такого слова, — скажи об этом. Тягостно человеку вспоминать свои грехи и ошибки и признаваться в них другому человеку…»

    «Я, говорящий с тобой, не другой человек, а…»

    «Нет. Ты Бог. Я знаю. Вот почему даже нет необходимости, мне говорить. Ты знаешь…»

    «Я говорил, что Я не другой человек, а твой самый любящий Друг. Я не говорю твой Учитель, твой вышестоящий, Я говорю: твой Друг…»

    «Это все еще то же самое. Это все то же надоедливое любопытство, стремящееся выведать, что кто-то делал в прошлом, так как такое признание может стать причиной упреков. Но самое досадное не столько в том, что тебя упрекают, сколько в потере уважения друга…»

   4. «В Назарете, — в последнюю Субботу Я был там, — Симон Петр непреднамеренно сказал товарищу что-то, о чем он не должен был упоминать. Это не было сознательным непослушанием, это не было клеветой, это не было чем-то, что могло бы оскорбить его ближнего. Симон Петр упомянул об этом честному сердцу и серьезному человеку, который поняв, что узнал о тайне, хотя ни он, ни Петр не желали этого, поклялся, что он не разгласит об этой тайне никому другому. Ум Симона мог бы пребывать в покое… Но он не примирился с собой пока не признался в этой ошибке Мне. Сразу же… Бедный Симон! Он называл это виной! Но если бы в сердцах Моих учеников были только такие ошибки, и столько смирения, столько доверия, столько любви, как у Петра, о! Я бы провозгласил Себя Учителем сонма святых!…»

    «Итак, Ты хочешь сказать мне, что Петр святой, а я – нет. Это верно. Я не святой, Тогда прогони меня…»

   «Ты не смирен, Иуда. Гордость губит тебя. И ты все еще не знаешь Меня…» — заключает Иисус чрезвычайно печально.

     Иуда почувствовал печаль Иисуса и шепчет: «Прости меня, Учитель!…»

    «Всегда. Но будь хорошим, сын! Будь хорошим! Почему ты хочешь вредить самому себе?»

    Слезы показались в глазах Иуды, были ли они истинными или нет, я не знаю, и он ищет убежища в объятиях Иисуса, плача на Его плече.

    А Иисус гладит его волосы, шепча: «Бедный Иуда! Бедный Иуда, который ищет повсюду, где он не может найти этого, свой мир и того, кто сможет понять его…»

    «Да. Это верно. Ты прав, Учитель. Мир здесь… В Твоих объятиях… Я несчастный Только Ты понимаешь и любишь меня… Ты один… Я глуп… Прости меня, Учитель».

    «Да, будь хорошим, будь смиренным. Если ты падаешь, приди ко Мне, и Я подниму тебя. Если ты искушаем, беги ко Мне. Я защищу тебя от тебя самого, от тех, кто ненавидит тебя, от всего… Но встань. Подходят остальные…»

    «Поцелуй, Учитель… Поцелуй…»

    И Иисус целует его… И Иуда успокаивается… Но в то же время он вообще не признался в своих падениях, во всяком случае я так не думаю…»

   5. «Мы немного запоздали, потому что Иоанна уже встала и привратник хотел сказать ей. Она сегодня придет, оказать Тебе свое почтение в доме Иосифа», — говорит Фаддей.

   «У Иосифа? Если мы получим весь тот дождь, который обещает небо, эти улицы станут похожи на болота. Иоанна, конечно, не придет в эту лачугу и по этим улицам. Будет лучше, если мы пойдем в ее дом…» — говорит Иуда, который вновь обрел уверенность в себе.

   Иисус не отвечает ему, но отвечает Своему брату, спрашивая: «Искал ли нас кто-либо из наших друзей у Иоанны?»

   «Нет, нет еще».

    «Хорошо. Пойдемте в дом Иосифа. Остальные присоединятся к нам…»

    «Если бы я был уверен, что наши матери сейчас на пути сюда, я бы пошел и встретил их…» — говорит Иуда Алфеев.

    «Это было бы хорошо. Но из Тиверии ведут несколько дорог. И, возможно, они избрали не главную…»

    «Это верно, Иисус… Пойдем…»

   Они быстро уходят, пока первые раскаты грома и молнии бороздят свинцовое небо, громыхая в ущельях между холмами, которые почти полностью окружают озеро. Они входят в дом Иосифа, выглядящий в штормовой атмосфере более бедным и темным. Здесь только один источник света – лицо ученика и лица его родственников, которые так счастливы принять Учителя в своем доме.

   «Но Ты неудачлив, Господь», — оправдывается лодочник. «Я не смог выйти на рыбную ловлю на озеро в такую погоду и у меня ничего нет… кроме овощей…»

   «И твоего доброго сердца. Но Я предусмотрел. Наши товарищи придут сейчас со всем необходимым. Не утруждай себя, женщина… Мы можем сесть и на пол. Он такой чистый. Ты умная женщина, Я знаю. И опрятность, которую Я вижу здесь, подтверждает это».

  «О! Моя жена! Она действительно сильная женщина! Моя, нет, наша радость», — провозглашает лодочник, который пришел в состояние восхищения от похвалы Господа. А Иисус спокойно сел на низкий край очага, в котором не разожжен огонь, почти на пол, держа между своими голенями маленького мальчика, который смотрит на Него, полный изумления.

   6. Посланные за покупками вернулись в тот момент, когда начался ливень. Они отряхивают мантии и сандалии на пороге, чтобы не занести в дом воду или грязь. Кажется, что наступил конец света, так неистовы гром, молнии, дождь и ветер. Рев озера звучит как аккомпанемент ударам молний и завыванию ветра.

    «На здоровье! Лето увлажняет свои перышки и заливает очаг… Мы будем чувствовать себя лучше после этого… Позаботьтесь, чтобы это не повредило лозам… Могу я подняться по лестнице, чтобы взглянуть на озеро? Я хочу посмотреть в каком оно настроении…»

    «Иди. Этот дом твой», — отвечает Петру ученик.

    И Петр, надев только свою тунику, выходит, радостный, чтобы насладиться штормом. Он поднимается по наружной лестнице и остается на террасе, чтобы освежиться и дать свои ответствия[1] тем, кто внутри дома, как если бы он был на палубе своей лодки, отдавая приказы для маневрирования.
[1] responses [rɪs’pɔnsɪz] ответствия (возгласы или просительные припевы во время литании; , «кирие!» [Kyrie])

    Остальные сидят на кухне, где они едва могут видеть, потому что были вынуждены из-за дождя держать дверь приоткрытой, и только ниточка зеленоватого света проникает внутрь через щель, прерываемая короткими ослепительными вспышками молний…

   Петр возвращается, насквозь промокший, как если бы он упал в озеро, и заявляет: «Это сейчас над нашими головами. Оно уходит к Самарии. Оно собирается все здесь оросить…»

    «Оно уже замочило тебя! С тебя течет, как из источника», — замечает Фома.

    «Да. Но я себя так хорошо чувствую после такой сильной жары».

   «Пройди внутрь. Тебе не хорошо стоять у двери таким промокшим», — советует Варфоломей.

    «Нет! Я подобен выдержанному дереву… Я еще не мог хорошо выговорить “папа”, когда начал оставаться в сырости. Ах! Как хорошо дышится!… Улица, однако, подобна… реке… Вы бы видели озеро! Оно всех цветов радуги и кипит как горшок на огне. Не видно даже в какую сторону стремятся волны. Они закипают на месте… Но это было нужно…»

   «Да, нам нужен был дождь. Стены больше не остывали, так они нагревались солнцем. Листья на моей лозе свернулись и запылились… Я поливал корни… но… Но что может сделать небольшое количество воды, когда все остальное подобно огню?» — говорит Иосиф.

    «Она приносит больше вреда, чем пользы, друг мой», — констатирует Варфоломей.

   «Растения нуждаются в воде с небес, потому что их листья тоже пьют ее, э?! Кажется, что это не так, но это верно. Корни, корни! Очень хорошо. Но листья тоже здесь, по некоторым причинам и у них есть свои права…»

   7. «Учитель, Ты не думаешь, что Варфоломей предлагает тему для прекрасной притчи?» — спрашивает Зелот, побуждая Иисуса говорить.

   Но Иисус, который успокаивает малыша, боящегося ударов молний, не рассказывает притчу, однако, Он соглашается, сказав: « А как бы ты предложил рассказать ее?»

    «Плохо, конечно, Учитель. Я не Ты…»

  «Расскажи ее так хорошо, как сможешь. Великой помощью тебе будет проповедь посредством притч. Привыкни делать это. Я слушаю, Симон…»

   «О!… Ты Учитель, я… глупец… Но я повинуюсь. Я бы сказал так: “У человека была прекрасная лоза. Но так как у него не было собственного виноградника, он посадил лозу в маленьком садике у своего дома, чтобы она могла взобраться на террасу, чтобы давать тень и виноград. Он очень заботился о своей лозе. Но она росла между домов, около улицы, так что дым кухонь и очагов и дорожная пыль начали досаждать ей. И пока дождь все еще нисходил с неба в месяце Нисан, листья лозы очищались от загрязнений и наслаждались солнечным светом и воздухом без уродливой корки грязи на их поверхности, препятствующей этому. Но когда пришло лето, и с неба больше не нисходила вода, дым, пыль, помет птиц образовали толстый слой на листьях, тогда как солнце, которое было очень сильным, высушивало их. Владелец лозы поливал корни, глубоко укорененные в грунте, и таким образом растение не умерло, но оно росло с трудом, потому что вода, впитываемая корнями, питала только центральную часть, а бедные листья нисколько не наслаждались ею. Напротив, испарения брожения, поднимающиеся от жаркой почвы, смоченной малым количеством воды, портили листья пятнами, напоминающими болезнетворные гнойнички. Но, в конце концов, проливной дождь нисходил с небес, и вода нисходила на листья. Она текла по ветвям, стволу, гроздьям винограда, она гасила жестокий жар стен и почвы, и после бури хозяин лозы увидел, что его растение стало чистым, свежим, наслаждающимся и дающим радость под безоблачным небом”. Это притча».

    «Хорошо. Но как насчет сравнения с человеком?…»

    «Учитель, сделай это Сам».

   «Нет. Ты должен сделать это. Мы среди братьев, поэтому ты не должен бояться произвести плохое впечатление».

   «Я не боюсь произвести плохое впечатление, как если бы это было чем-то прискорбным. Напротив, я люблю это, потому что это помогает мне быть смиренным. Но я бы не хотел сказать что-нибудь неверное».

   «Я поправлю тебя».

   «О! В таком случае я бы сказал: “То же самое относится к человеку, который живет не в изоляции в саду Божьем, но посреди пыли и дыма мирских вещей. Они, действительно, медленно, почти непреднамеренно, покрывают его коркой, и он обнаруживает, что его дух стал бесплодным под таким толстым слоем человечности, так что ветерок Бога и солнце Мудрости больше не могут помочь ему. И тщетно он пытается компенсировать это с помощью малой воды, извлеченной из практики, и данной с таким большим количеством человечности низшей части, что высшая часть нисколько не воспользовалась ею… Горе человеку, который не очищает себя Небесной водой, так как она очищает от загрязнений, гасит жар страстей, и дает истинное питание всей его личности”. Я все сказал»,

   «Ты хорошо сказал. Я бы также сказал, что в отличие от растений, у которых нет свободной воли, и они прикреплены к грунту, и, следовательно, они не свободны идти и искать то, что поможет им и избегать того, что вредно для них, человек может пойти и искать Небесной воды и остерегаться пыли, дыма и жара плоти, мира и демонов. Поучение тогда будет более полным».

    «Благодарю Тебя, Учитель. Я запомню это», — отвечает Зелот.

   «Мы живем не жизнью отшельников… Мы живем в мире… Следовательно…» — говорит Иуда Искариот.

    «Следовательно, что? Ты имеешь в виду, что Симон сказал глупость?» — спрашивает Иуда Алфеев.

   «Я имел в виду не это. Я говорю, что, так как мы не можем жить совершенно одни… мы обязательно покроемся мирскими вещами».

   «Учитель и Симон только что говорили, что мы должны искать Небесную воду, чтобы сохранять свою чистоту, несмотря на окружающий нас мир», — говорит Иаков Алфеев.

    «Непременно! Но всегда ли доступна Небесная вода для нашего очищения?»

    «Конечно, доступна», — уверенно отвечает Иоанн.

    «Доступна? И где же ты находишь ее?»

    «В любви».

    «Любовь – это огонь. Она обожжет тебя даже еще больше».

   «Да, она огонь. Но она также вода, которая очищает. Потому что она удаляет все, что принадлежит Земле и дарует все то, что приходит с Небес».

    «…Я не понимаю таких воздействий. Она удаляет, она дает…»

   «Нет. Я не сумасшедший. Я говорю, что она удаляет то, что человеческое и дает то, что приходит от Бога и, следовательно, божественно. А божественные вещи могут только питать и освящать. День за днем любовь очищает тебя от того, что дает тебе мир».

   9. Иуда собирался ответить, но малое дитя, сидящее на коленях Иисуса, говорит: «Еще одни притчу, красивую… для меня…». Это кладет конец дискуссии. «О чем, дитя?» — снисходительно спрашивает Иисус.

   Малыш осматривается и находит, он указывает на свою мать и говорит: «О мамах».

   «Мама для души и тела то же, что Бог для них. Что делает мама для тебя? Она следит за тобой, она заботится о тебе, она учит тебя, она любит тебя, она следит за тем, чтобы ты не навредил себе, она хранит тебя под крыльями своей любви, как делает это голубка со своими птенцами. И маму нужно слушаться и любить, потому что все, что она делает, она делает ради нашего блага. Добрый Бог тоже, и гораздо более совершенно, чем самая совершенная из матерей, укрывает Своих детей под крыльями своей любви, Он защищает их, Он учит их, Он помогает им и думает о них день и ночь. Но также доброго Бога, в точности так же, и даже гораздо больше, чем маму, – потому что мать является величайшей любовью на Земле, но Бог является величайшей и вечной любовью на Земле и на Небе, — следует слушаться и любить, потому что все, что Он делает, Он делает ради нашего блага…»

   «И удары молнии тоже?» — прерывает Его мальчик, который боится их.

   «Да».

   «Почему?»

   «Потому что они очищают небо и воздух и…»

   «А затем появляется радуга!…» — восклицает Петр, который, наполовину в доме, наполовину снаружи, стоял у двери, слушал и молчал. И он добавляет: «Иди сюда, маленький голубок и я покажу ее тебе. Посмотри как красиво!…»

   Действительно, погода прояснилась, так как шторм закончился, и огромная радуга от берегов Гиппии, протянувшая свою арочную ленту через озеро, исчезает за горами позади Магдалы.

   Все идут к двери, но чтобы взглянуть на озеро, им нужно снять свои сандалии, потому что двор превратился в маленький пруд с желтоватой водой, которая медленно убывает Единственным напоминанием о шторме осталось озеро, которое стало желтоватым, тогда как волнение на нем утихает. Но небо чистое и воздух свеж. Оттенки листьев стали ярче.    

   10. И Тиверия вновь становится оживленной… А на дороге, все еще затопленной водой и грязью, они вскоре видят Иоанну, подходящую вместе с Ионафаном. Она смотрит вверх, чтобы приветствовать Учителя, который стоит на террасе, куда она быстро поднимается, чтобы пасть ниц исполненной радости… Апостолы говорят друг с другом, за исключением Иуды, который на полпути между Иисусом и Иоанной, с одной стороны, и апостолами, с другой, рассеян, задумчив. Я держу пари, что он во все уши прислушивается к словам Иоанны, чье отношение к Иуде неизвестно, так как она приветствовала всех апостолов, просто сказав: «Мир вам». Но Иоанна говорит только о детях и о разрешении, которое она получила от своего мужа, поплыть в Капернаум на лодке, потому что там находится Учитель. И подозрения Иуды утихли, и он присоединяется к своим товарищам…

    В одеждах, забрызганных грязью внизу, но сухой выше, появляется Пресвятая Дева Мария, идущая вместе с Марией Алфеевой и пятерыми, которые пошли за Нею, чтобы доставить Ее сюда. Улыбка Марии, пока Она поднимается по короткой лестнице, прекраснее радуги, все еще видимой в небе.

    «Твоя Мать, Учитель!» — объявляет Фома.

    Иисус идет навстречу Ей в сопровождении всех остальных. Они поздравляют женщин с тем, что у них не было иных беспокойств, кроме небольшой грязи на краях их одежд.

   «Как только начался дождь, мы остановились у рыночных огородников», — объясняет Матфей и спрашивает: «Вы долго нас ждали?»

    «Нет. Мы пришли на рассвете».

    «Мы опоздали из-за одного несчастного…» — говорит Андрей.

   11. «Хорошо. Теперь, когда мы все здесь и погода прояснилась, я бы сказал, что мы должны отправиться в Капернаум этим вечером», — говорит Петр.

    Мария, всегда охотно соглашающаяся, на этот раз возражает: «Нет, Симон, мы не можем уйти, во-первых… Сын, мать умоляла Меня попросить Тебя, — так как Ты единственный, кто может это сделать, — обратить душу ее единственного сына. Я прошу Тебя, послушай Меня, потому что Я обещала… Прости его… Твое прощение…»

   «Он уже простил, Мария. Я уже поговорил с Учителем…» — перебивает Иуда, думая, что Мария имеет в виду его.

   «Я говорю не о тебе, Иуда Симонов. Я говорю об Эстер Левия, женщине из Назарета, матери убитой поведением ее сына. Иисус, она умерла в ту ночь, когда Ты ушел. Ее мольба к Тебе была не о себе, бедная мать-мученица беспутного сына, но только о сыне… потому что мы, матери, заботимся о вас, сыновьях, а не о себе… Она желала, чтобы ее Самуил был спасен… Но сейчас, когда она умерла, Самуил, жертва угрызений совести, кажется обезумел и не хочет прислушаться к разуму… Но Ты, Сын, можешь исцелить его разум и дух…»

    «Он раскаивается?»

    «Как Ты можешь ожидать этого от него, когда он в отчаянии?»

    «Действительно, убить мать, постоянно огорчая ее, это может довести до отчаяния. Первая заповедь любви к нашему ближнему не может быть нарушена безнаказанностью. Мама, как Ты можешь ожидать, что Я прощу, а Бог дарует мир этому нераскаянному матереубийце?»

   «Сын, эта мать просила о мире из другой жизни… Она была хорошей… она так много страдала…»

   «Она пребудет в мире…»

   «Нет, Иисус. Нет мира для духа матери, если она видит что ее дитя лишено Бога…

   «Это справедливо, что он должен быть лишен».

   «Да, Сын. Конечно. Но ради бедной Эстер… Ее последним словом была молитва о ее сыне… И она просила Меня сказать Тебе… Иисус, во время ее жизни Эстер никогда не имела никакой радости, Ты знаешь это. Дай ей эту радость теперь, когда она умерла, даруй радость ее духу, который страдает из-за ее сына».

   «Мама, Я пытался обратить Самуила, когда Я останавливался в Назарете. Но Я говорил с ним впустую, потому что любовь в нем угасла…»

   «Я знаю.  Но Эстер предложила свое прощение, свои страдания, эта любовь может возродиться в Самуиле. И, кто знает? Не является ли его нынешнее мучение любовью вновь возвращающейся к жизни? Мучительной любовью, и, можно сказать: бесполезной любовью, поскольку его мать больше не может насладиться ею. Но Ты… но Я, мы знаем, Я посредством веры, Ты посредством знания, что милосердие умерших неусыпно и до него рукой подать. Они не теряют интереса и не пренебрегают тем, что случается с их любимыми, которых они оставили здесь… И Эстер может все еще насладиться этой запоздалой любовью, которую ее неблагодарный сын, ныне терзаемый раскаянием, питает к ней. Мой Иисус, Я знаю, этот человек исполнил Тебя отвращением из-за гнусности его греха. Сын, который ненавидит свою мать! Для Тебя, полного любви к Своей Матери, он – чудовище.  Но именно потому, что Ты полон любви ко Мне, послушай Меня. Давай вместе вернемся в Назарет, немедленно. Дорога Мне не в тягость, ничто не беспокоит Меня, если это поможет спасти душу…»

    «Хорошо. Ты победила, Мама… 12. Иуда Симонов, возьми с собой Иосифа и отправляйся в Назарет. Ты приведешь Самуила ко Мне в Капернаум».

    «Я? Почему Я?»

    «Потому что ты не устал. Остальные устали. Они шли так долго, пока ты отдыхал…»

    «Я тоже шел. Я пошел в Назарет в поисках Тебя. Твоя Мать может сказать Тебе».

   «Твои товарищи приходили в Назарет каждую Субботу, и они каждый раз возвращались после длительного путешествия. Иди и не спорь…»

   «Дело в том… меня не любят в Назарете… Почему посылаешь меня?»

   «Они не питают нежных чувств и ко Мне, и все же Я иду в Назарет. Не обязательно находить любовь в том месте, куда идешь. Иди и не спорь. Я говорю тебе вновь».

    «Учитель… Я боюсь сумасшедшего…»

    «Этот человек вышел из колеи из-за угрызений совести, но он не сумасшедший».

    «Твоя Мать сказала, что он…»

   «И в третий раз Я говорю тебе: иди и не спорь. Размышления о том, каковы могут быть последствия страданий, которые причиняют матери, не принесут тебе ничего кроме добра…»

   «Ты сравниваешь меня с Самуилом? Моя мать царица в своем доме. Я даже не вблизи нее, чтобы контролировать ее или обременять ее заботой обо мне…»

   «Такие вещи не являются бременем для матерей. Но отсутствие сыновней любви, тот факт, что они несовершенны в глазах Бога и людей… это камни, которые раздавливают их. Иди, говорю Я тебе».

    «Я иду. Но что я должен сказать этому человеку?»

    «Чтобы он пришел в Капернаум, ко Мне».

   «Если он никогда не подчинялся своей матери, Ты ожидаешь, что он подчинится мне, особенно теперь, когда он так безрассуден?»

    «А ты еще не понял, что если Я посылаю тебя, то это значит, что Я уже начал работать над духом Самуила, освобождая его от бреда безысходного раскаяния?»

    «Я иду. До свидания, Учитель. До свидания, Мария. До свидания, друзья». И он уходит, не исполненный энтузиазма, в сопровождении Иосифа, который, напротив, очень счастлив тому, что избран для этой миссии.

   13. Петр что-то приглушенно напевает сквозь зубы…

    Иисус спрашивает его: «Что ты говоришь, Симон Ионин?»

    «Я пел одну старую озерную песню…»

    «Какую?»

   «В ней говорится: “Всегда так! Крестьяне любят рыбалку, а рыбаки – нет!” И здесь, поистине, мы видим, что ученик более жаждет пойти на рыбалку, чем апостол…»

    Многие засмеялись. Но Иисус не смеется, Он вздыхает.

    «Я огорчил Тебя, Учитель?» — спрашивает Петр.

    «Нет. Но не критикуй все время».

    «Мой двоюродный Брат опечален из-за Иуды», — говорит Иаков Алфеев. “Вели себе тоже молчать, и, прежде всего, в глубине своего сердца”.

    «Но Самуил действительно уже получил чудо?» — спрашивает Фома, который любопытен и несколько недоверчив.

   «Да, получил».

   «Тогда нет нужды ему приходить в Капернаум».

   «Это необходимо. Я еще не полностью исцелил его сердце. Он должен искать исцеления сам, то есть, он должен просить о прощении со святым раскаянием. Но Я вновь задействовал его способность разумения, чтобы он достиг покоя с помощью своей свободной воли. Сойдем вниз. Мы пойдем в среду смиренных людей…»

    «Не в мой дом, Учитель?»

   «Нет, Иоанна. Ты можешь прийти ко Мне в любое время, когда этого захочешь. А они привязаны к своей работе, и Я иду к ним…»

   И Иисус спускается с террасы и выходит на улицу в сопровождении остальных, также и Иоанны, которая послала Ионафана домой и совершенно  не желает расставаться с Иисусом, хотя Он и не захотел пойти в ее дом.

   Они идут среди бедных маленьких домов, ко все более и более бедным пригородам… И видение заканчивается таким образом.