24 июня 1946

   1. «Возьмите провизии и одежды на несколько дней. Мы  идем к Гиппии, а затем к Гамале и Афеку, потом  мы дойдем до Гергесии и вернемся сюда перед Субботой», — распоряжается Иисус, стоя на пороге дома и рассеянно лаская нескольких детей Капернаума, которые пришли поприветствовать своего великого Друга, как только заходящее солнце перестало смертельно палить и позволило людям покинуть свои дома. И Иисус одним из первых делает это в этом городке, оживающем после удушливого оцепенения жарких часов дня.

   Апостолы не проявляют большого энтузиазма в связи с полученным ими распоряженем. Они смотрят друг на друга, смотрят на безжалостное солнце, прикасаются к стенам дома и чувствуют, что они все еще горячие, своими босыми ступнями они касаются грунта и говорят: «он горячий, как кирпич возле огня…» — подразумевая этой пантомимой, что надо быть сумасшедшим, чтобы выходить в это время…

   Иисус отстраняется от притолоки, к которой Он слегка прислонялся, и говорит: «Кто не захочет пойти, может остаться здесь. Я никого не принуждаю. Но Я не хочу оставить этот регион без Моего слова».

   «Учитель, не говори так! Мы все пойдем… Только… мы думаем, что было бы еще рано выходить сейчас…»

   «Перед праздником Кущей Я хочу пойти на север, настолько далеко, куда лодки не могут доплыть. Следовательно, мы должны сейчас заняться этим регионом, так как, плавая по озеру, мы можем значительно сократить путь».

   «Ты прав. Я иду готовить лодки…» — и Симон Ионин выходит со своим братом и двумя сыновьями Зеведея и несколькими учениками, чтобы приготовиться к отплытию.

   Иисус остается с Зелотом, Своими двоюродными братьями, Матфеем, Искариотом, Фомой и неразлучными Филиппом и Варфоломеем, которые готовят свои сумки и наполняют фляжки, пакуют хлеб, фрукты, все что необходимо.

   2. Маленький ребенок хнычет, прильнув к коленям Иисуса.

   «Почему ты плачешь, Алфей?» — спрашивает Иисус, нагнувшись, чтобы поцеловать его…

   Никакого ответа… Он хнычет еще громче.

   «Он увидел фрукт и хочет его», — говорит скучающий Искариот.

   «О! Бедный малыш! Он прав! Нельзя позволять детям видеть определенные вещи, не дав их им. Возьми это сынок. Не плачь!» — говорит Мария Алфеева, срывая золотую гроздь винограда с ветви лозы, положенной в корзину со всеми листьями и гроздями еще остающимися на ней.

   «Я не хочу винограда…» — плачет он еще громче.

   «Он, конечно же, хочет медовой воды», — говорит Фома и предлагает свою маленькую фляжку со словами: «Дети любят ее и она полезна для них. И мои маленькие племянники…»

   «Я не хочу твою воду…» — тон и интенсивность его плача возрастают.

   «Чего же ты тогда хочешь?» — спрашивает Иуда Алфеев наполовину серьезно и наполовину раздраженно.

   «Два шлепка, вот чего он хочет!» — говорит Искариот.

   «Почему? Бедный мальчик!» — говорит Матфей.

   «Потому что он надоеда».

   «О! Если бы мы били по ушам всех надоедливых личностей… то нам пришлось бы потратить наши жизни, заушая самих себя», — очень спокойно говорит Фома.

   «Возможно, он себя плохо чувствует. Фрукты и вода, вода и фрукты… вызывают боль в животике», — констатирует Мария Саломея, находящаяся среди учениц.

   «Если он получает хлеб, воду и плод, то он счастлив… Они так бедны!» — говорит Матфей, который благодаря своему опыту сборщика налогов осведомлен о всей финансовой ситуации в Капернауме.

   «Что с тобой такое, мой маленький сыночек? Здесь болит?… Но тебя не лихорадит…» — говорит Мария Клеопова, опустившаяся на колени рядом с ребенком.

   «О! Мама! Он просто капризничает!..  Разве ты не видишь?  Ты бы избаловала любого».

   «Я не избаловала тебя, мой дорогой Иуда. Но я любила тебя. И ты не понимал, сын, что я любила тебя до такой степени, что защищала тебя от суровости Алфея…»

   «Это верно, мама… Я был не прав, упрекая тебя».

   «Ничего, сын. Но если ты хочешь быть апостолом, стремись иметь сердце матери для верующих. Они как дети, ты знаешь… и надо быть с ними терпеливым и любящим…»

   «Хорошо сказано, Мария!» — одобрительно говорит Иисус.

   «Мы кончим тем, что нас будут учить женщины», — ворчит Иуда Искариот. «И возможно даже женщины-язычницы…»

   «Вне всякого сомнения. Они превзойдут тебя во многих вещах, если ты останешься таким, какой ты сейчас, и тебя, прежде всего, Иуда. Тебя обойдут все: малые дети, нищие, невежественные люди, женщины, язычники…»

   «Ты мог бы сказать, что я буду выкидышем этого мира, а ты будешь живым плодом», — отвечает Иуда с насмешкой.

   «Остальные возвращаются… и нам лучше пойти, вы так не считаете?» — говорит Варфоломей, чтобы положить конец сцене, мучительной для многих, хотя и по разным причинам.

   3. Плач малыша достиг своего пика.

   «Ну, чего ты хочешь? В чем дело с тобой?», — кричит Искариот, неистово тряся мальчика, чтобы оторвать его от колен Иисуса, в которые он вцепился, но, прежде всего, чтобы дать выход своему гневу, излив его на невинного мальчика.

   «С Тобой! С Тобой!… Уйти… и бьет, бьет…»

   «Ах!… О! Бедное дитя! Верно! С тех пор как его мать снова вышла замуж, дети ее первого мужа… как нищие… как если бы не она родила их… Она посылает их повсюду в качестве нищих и… о! здесь нет хлеба для них…» — говорит жена хозяина дома, и кажется, что она хорошо осведомлена о фактах и их главных действующих лицах. И она заключает: «Было бы хорошо, если кто-нибудь принял этих трех несчастных, покинутых сыновей…»

   «Не говори об этом Симону Ионину, женщина.  Его теща возненавидела бы тебя смертельной ненавистью; она очень сердита на него и на всех нас. Даже этим утром она оскорбила Симона, Марциама и меня, так как я был с ними…» — говорит Матфей.

   «Я не скажу Симону… Но таковы обстоятельства…»

   «А ты не взяла бы их? У тебя нет детей…» — говорит Иисус, пристально глядя на нее…

   «Я… о! Я бы хотела… Но мы бедны… и потом… Фома… У него племянники… и у меня тоже… и… и…»

   «И, прежде всего, ты не желаешь помочь своему ближнему…  Женщина, вчера ты критиковала фарисеев Капернаума за то, что они жестокосердные, ты критиковала своих сограждан за то, что они глухи к Моим словам…  Но чем же твое поведение отличается от их, хотя ты знаешь Меня свыше двух лет?…»

   Женщина опускает голову, теребя платье своими пальцами… Но она не говорит ни слова в пользу ребенка, который все еще плачет.

   «Мы готовы, Учитель», — кричит подходящий Петр.

   «О! Быть бедным!… И преследуемым!…» — говорит Иисус, вздыхая, подняв руки и потрясая их жестом отчаяния…

   «Сын!…» — говорит до сих пор молчавшая Мария, чтобы утешить Его. И Ее слова достаточно, чтобы успокоить Его.

   «Идите вперед с провизией. Я пойду с Моей Матерью к дому мальчика», — приказывает Иисус подошедшим и тем, кто были с Ним, и уходит вместе с Матерью, Которая несет ребенка на руках.

   4. Они направляются к окраине.

   «Что Ты скажешь ей, Сын?»

   «Мама, каких слов Ты ожидаешь от Меня для женщины, чье сердце не имеет любви даже к тем детям, которые являются плодом ее чрева?»

   «Ты прав… Итак?»

   «Итак… будем молиться, Мама».

   Они идут молясь.

   Старая женщина спрашивает у них: «Вы несете Алфея к Меробе? Скажите ей, что время ей позаботиться о них. Они могут стать ворами… Они подобны саранче, куда бы им ни случится пойти… Я возмущена ею, а не этими тремя несчастными бедняжками… О! Как несправедлива смерть! Разве не мог Иаков жить, а она умереть? Ты мог бы заставить ее умереть,  так чтобы…»

   «Женщина, ты такая старая и все еще не мудрая? И ты говоришь такие слова, когда сама можешь умереть в любое мгновение? В действительности ты так же несправедлива, как Мероба. Покайся, и не греши больше».

   «Прости меня, Учитель… Это из-за ее грешного поведения я сказала глупость…»

   «Да, Я прощаю тебя. Но никогда не говори больше таких слов, даже про себя. Ты не можешь исправить ошибку, проклиная, но только любя. Если бы Мероба умерла, изменилась ли бы судьба этих детей? Возможно, вдовец вновь бы женился и у него были бы дети от третьего брака, а у мальчиков была бы мачеха… Таким образом, их судьба была бы хуже».

   «Верно. Я старая и глупая. Вот и Мероба. Она уже проклинает… Я покидаю Тебя, Учитель. Я не хочу, чтобы она думала, что я говорила с Тобой о ней. Она змея…»

   Но ее любопытство сильнее, чем страх перед «змеей», и маленькая старушка, хотя и отходит от Иисуса и Марии, не удаляется, вместо этого она наклоняется, чтобы нарвать у обочины  какую-то траву, растущую близ источника, чтобы слушать, не будучи замеченной.

   5. «Ты здесь? Что ты делаешь? Иди домой! Ты вечно бродишь повсюду как отбившееся от стада животное, как бездомная собака, как…»

   «Как дети, у которых нет матери. Женщина, ты понимаешь, что если дети не всегда находятся у юбки своей матери, то это неблагоприятное свидетельство о ней?»

   «Это потому, что они дурные…»

   «Нет. Я прихожу сюда в эти последние тридцать месяцев. Раньше, когда Иаков был жив, и в первые месяцы вдовства, это было не так. Затем ты вновь вышла замуж…  и вместе с памятью о твоей предыдущей свадьбе, ты забыла также о своих детях. Но в чем разница между ними и тем, кто зреет в твоем чреве? Разве ты не вынашивала и их? Разве ты не кормила их грудью? Посмотри на эту голубку там… Как нежно она заботится об этом маленьком птенце… А ведь она уже сидит на других яйцах… Посмотри на ту овцу. Она больше не питает молоком ягненка от предыдущего помета, потому что она вновь беременна. И еще видишь, как она облизывает его маленькую мордочку и позволяет веселому маленькому ягненку бодать свой бок? Ты не отвечаешь Мне? Женщина, ты молишься Господу?»

   «Конечно, молюсь. Я не язычница…»

   «А как ты можешь обращаться к справедливому Господу, если ты несправедлива? И как ты можешь идти в синагогу и слушать пергаментные свитки, которые говорят о любви Бога к Своим детям, не чувствуя раскаяния в своем сердце? Почему ты не говоришь, и почему твоя поза так высокомерна?»

   «Потому что я не просила Твоих слов… и я не знаю, почему Ты пришел надоедать мне… Мое положение заслуживает уважения…»

   «А разве состояние твоей души не заслуживает? Почему ты не уважаешь прав своей души? Я понимаю, что ты имеешь в виду: что приступ страха может быть угрозой для еще неродившегося ребенка… Но не позаботишься ли ты о жизни своей души? Она более ценна, чем неродившееся дитя. Ты знаешь это… Смерть может быть концом твоего нынешнего положения. И ты желаешь встретить этот час с расстроенной, больной, несправедливой душой?»

   «Мой муж говорит, что Тебя никто не должен слушать. Я не хочу слушать Тебя. Алфей, пойдем…», — и она уже хочет уйти среди пронзительных воплей мальчика, который знает, что он пойдет, чтобы получить побои, и не хочет покидать рук Марии. А Мария, вздыхая, пытается убедить эту женщину и говорит ей: «Я тоже мать, и Я могу понять очень многие вещи. Я женщина… Поэтому Я могу пожалеть женщин. Ты проходишь через трудный период, не так ли? Ты страдаешь, но ты не добрая во время страданий, ты становишься такой ожесточенной… Сестра, послушай. Если Я дам тебе маленького Алфея сейчас, ты будешь несправедлива к нему и к себе самой! Оставь его со Мной на несколько дней, о! только на несколько дней. Ты увидишь, что когда его больше не будет с тобой, ты будешь томиться по нему… потому что сын – это такая драгоценность, что когда он вдали от нас, мы чувствуем себя бедными, холодными, лишенными света…»

   «Но возьми его! Возьми его! Я бы хотела, чтобы Ты забрала также и остальных двоих! Но я не знаю где они…»

   «Да, Я заберу его. Прощай, женщина. Пойдем, Иисус». И Мария быстро поворачивается и, всхлипывая, уходит прочь …

   «Не плачь, Мама».

   «Не осуждай ее, Сын».

    Эти два высказывания были произнесены одновременно, с одной только мыслью, с их губ прозвучали одни и те же слова: «Если они не понимают естественной любви, могут ли они понять любовь Евангелия?» — и Сын и Мать смотрят друг на друга поверх маленькой головы невинного ребенка, который сейчас расслабился доверчиво и счастливо на руках Марии.

   «У нас будет на одного ученика больше, чем мы предвидели, Мама».

   «И он насладится днями мира…»

   6. «Вы видели? Э! Она глуха, как дверной косяк. Я Вас предупреждала! А сейчас? А потом?»

   «Сейчас здесь мир. Позже Бог дарует, возможно, сострадательное сердце… Почему не твое, женщина? Стакан воды, данный из любви, принимается во внимание на небесах. Но для тех, кто любит невинное дитя ради Меня… о! какое блаженство ожидает тех, кто любит малышей и спасает их от зла!…»

   Старушка осталась в задумчивости… а Иисус выбрал короткий путь к озеру. Достигнув его, Он взял мальчика из рук Марии, чтобы Ей было легче сесть в лодку, а Сам поднял ребенка так высоко, как смог, чтобы показать его, и, ослепительно улыбаясь тем, кто уже в лодке, говорит: «Посмотрите! В этот раз наша проповедь будет, конечно, плодотворной, потому что с нами невинный», — и, твердыми шагами по качающейся доске, входит в лодку и садится рядом с Матерью, а лодка отплывает от берега, сразу взяв курс на юго-восток, к Гиппии.