19 сентября 1946

   1. Я не знаю, где нахожусь. Конечно, уже не в долине Иордана, но на горах, ограничивающих ее, потому что я вижу долину и прекрасную голубую реку внизу, тогда как вершины довольно высоких гор возносятся от обширного плато, протянувшегося к востоку от Иордана.

   Я вижу Петра, в одиночестве, на небольшом возвышении рельефа, глядящего на северо-восток и печально вздыхающего. У его ног лежит вязанка хвороста, собранная, конечно, в лесу, покрывающем этот холм. Маленькая деревушка ютится среди зелени.

   Петр поистине подавлен. Он сел на вязанку хвороста, держа голову в своих ладонях, весь съежившись. Он остается в этом положении, забыв о времени и обо всем, настолько погрузившись в свои мысли, что даже дети, проходившие мимо с несколькими шаловливыми козлятами, не вывели его из этого состояния. Мальчики посмотрели на него, а затем убежали к деревне, вслед за своими козлятами. Солнце медленно садится, а Петр не шевелится.

   2. Иисус идет по тропе, взбирающейся от села на холмик. Он идет медленно, бесшумно. Так Он достигает того места, где сидит Петр. Он зовет его, стоя прямо перед ним: «Симон!»

   «Учитель!» — вздрагивает Петр, поднимает голову и кажется расстроенным, когда произносит это слово.

   «Что ты здесь делаешь, Симон? Все твои товарищи вернулись. Только ты один отсутствовал, и мы забеспокоились. Настолько, что твой брат и сыновья Зеведея вместе с Фомой и Иудой рассеялись по горам, тогда как Мои братья с Исааком и Марциамом спустились к долине».

   «Простите… Простите за то, что причинил боль и беспокойство…»

   «Твои товарищи любят тебя… Иуда первым встревожился и стал упрекать Марциама за то, что позволил тебе пойти одному».

   «Х’м!…»

   «Симон, что с тобой?»

   «Ничего, Учитель».

   «Что ты здесь делаешь, совершенно один на этом холме, в вечерних сумерках?»

   «Я смотрел…»

   «Возможно, ты смотрел, Симон. Но ты не смотрел прямо сейчас… Несколько мальчишек прошли рядом с тобой и они почти испугались, что ты умер, потому что ты находился в такой скрюченной позе. Они побежали к кошаре, которая оказала нам гостеприимство, и рассказали Мне. Я пришел… Куда ты смотрел, Симон?»

    «Я смотрел… Я смотрел в сторону Рамофа Галаадского, Герасы, Восора, Арбелы… наших прошлогодних путешествий, таких прекрасных, потому что с нами была Мать! Ученицы… Иоанн из Эндора. Купец… Даже он был добрым и помог сделать наше путешествие приятным. Как многое изменилось с тех пор! Какая большая разница и как много печали!… Вот на что я смотрю: на прошлое».

   «И на будущее, Мой дорогой Симон». Иисус садится на вязанку хвороста рядом с Петром и, обняв его рукой за плечи, говорит ему: «Ты смотрел на горизонт… и печаль затуманила его. Настоящее, подобно вихрю, поднимает устрашающие тучи и скрывает от тебя безмятежные воспоминания, исполненные обещаний и надежды, и это пугает тебя. Симон, ты подвергся влиянию одного из тех часов печали и тоски, которые наша человеческая природа встречает на своем пути. Никто не свободен от них, потому что эти часы вызваны тем, кто ненавидит человека. И чем больше человек служит Богу, тем больше Сатана пытается напугать и утомить его, чтобы отвлечь его от своего служения. Ты также оказался под влиянием часа усталости. Ты устал от настойчивых гонений против твоего Учителя. И, наконец, — и ты не знаешь, что это не ты, а Искуситель, — ты слышишь голос, который шепчет тебе: “А завтра? Что случится завтра?”»

   3. Господь, это правда. Ты читаешь в моем сердце. Но Ты также знаешь, что если я задаю этот вопрос, то это не потому, что я боюсь за себя. Это потому… Нет. Я никогда не смог бы вынести зрелища Твоих мучений… Ты часто говоришь о преступлении, о предательстве. Я… О! Не только я! Сколь многие, особенно пожилые люди, просили Тебя позволить им умереть, прежде чем они увидят поругание своего Царя? И я!… Я, Ты знаешь, Ты все для меня. Меня не интересует ничто, кроме Тебя. Это не так, как говорит Иуда, это не ностальгия по моей лодке и о моей жене… Посмотри: Ты можешь видеть, говорю ли я правду. Я так настойчиво просил об обретении Марциама. Моя человеческая природа желала хотя бы приемного сына вместо детей, которых моя жена не подарила мне, умертвив мою мужскую силу, которая желала быть увековеченной. Но сейчас, но в настоящее время я… Я люблю его. Но если бы Ты забрал его у меня, я бы не реагировал. Я бы только сказал Тебе… Нет! Я бы ничего не сказал!»

   «Ты бы только сказал Мне? Продолжай».

   «Это бесполезно, Учитель».

   «Скажи Мне!»

   «Я бы только сказал: “Отдай его тому, кто смог бы воспитать его праведным человеком, и сделал бы это лучше, чем я”. И ничего больше! Или скорее… и я говорю это Тебе плача о нем, о себе, о моем брате,  и также о Иоанне и Иакове… и также об остальных, но мы… мы Твои первозванные…» Петр падает на колени, припав к коленям Иисуса, с поднятыми руками, с обращенными вверх  ладонями, умоляя, тогда как слезы скатываются по его щекам и исчезают в бороде… «я думал это о нас: пусть мы умрем, забери нас, прежде чем мы… О! Я думал, я постоянно думал, целыми месяцами – и Ты можешь видеть не эта ли мысль мучает меня и состарила меня, этот непрерывный страх, который не покидает меня даже тогда, когда я сплю, — я думаю что если все будет так, как Ты говоришь, то предателем мог бы быть я, или Андрей, или Иоанн, или Иаков, или Марциам… И если мы не дойдем до такой степени, то это может быть один из тех, о ком Ты упомянул три вечера тому назад у Анании, один из тех, кто дошел до того, что желает пролить Твою Кровь, тот, также один и тех, кто из трусости не может воспротивиться этому и дает свое согласие на зло, из страха перед злом… Я… если бы я дал свое согласие на зло только непротивлением ему, из страха… Учитель, о! мой дорогой Учитель, я бы убил себя, чтобы наказать, или… Я бы убил Твоих убийц, если бы встретил их. Я… если Ты не желаешь этого, то позволь мне умереть прежде, чем это случится, прямо сейчас… Жизнь – ничто, но согрешить против любви к Тебе… Но быть одним из тех… быть… видеть и не…» Он так взволнован, что ему даже не хватает слов. Он склонился лицом на колени Иисуса, плача горькими слезами, слезами грубого пожилого мужчины, непривычного плакать, обуреваемого столь многими чувствами.

    4. Иисус кладет Свои ладони на голову Петра, как бы желая смягчить его печаль и рассеять все его смятенные мысли, и говорит: «Мой дорогой друг, и ты думаешь, что даже если бы ты… не был совершенным в тот час, Господь, Который справедлив, не оценил бы твоей ошибки с учетом веса твоей любви и твоей нынешней доброй воли? Или ты боишься, мой возлюбленный Петр, что эти, подобные золоту, любовь и добрая воля будут весить меньше, чем твое временное несовершенство, и могут оказаться недостаточными для обретения снисхождения Божьего, и вместе с этим снисхождением всю помощь, необходимую чтобы вновь стать самим собой?»

   «Позволь мне умереть! Спаси меня! Я боюсь!»

   «Ты Мой Камень, Симон. Могу ли Я раскрошить Камень, на котором Я положу основание Той, Которая увековечит Меня на этой Земле?»

   «Я непригоден для этого. Я чувствую это. Я бедный невежественный человек, грешник. Во мне присутствуют все злые наклонности. Я не достоин! Я не достоин! Я стану развратником. Убийцей. Всем самым худшим… Позволь мне умереть. Ты же понимаешь, что если я найду того, кто ненавидит Тебя…»

   «Весь мир ненавидит Меня, Симон. Мы должны прощать…»

   «Я говорю о главном преступнике. Должен быть главный и…»

   «Будут многие, и каждый из них будет иметь свое главное задание…»

   «Какое задание? Которое… О! Не позволяй мне сказать это! Но я…»

   «Но ты должен прощать, как Я и вместе со Мной. Почему ты так расстраиваешься, Симон, думая о том, что ты можешь сделать, чтобы наказать? Оставь это бремя Господу. Ты должен любить и прощать, быть снисходительным и прощать. Они, все те, кто будет действовать против твоего Иисуса, нуждаются в столь большой помощи, чтобы получить прощение!»

   «Для них нет прощения».

   «О! Как суров ты к своим братьям, Симон! Конечно, есть прощение также и для них, если они исправят свои пути. Было бы ужасно, если все Мои противники не могли бы быть прощены!

   5. Давай, вставай, Симон. Твои товарищи сейчас еще больше беспокоятся из-за того, что Я еще не в кошаре. Но даже ценой небольшого продления их страданий, давай помолимся, прежде чем отправимся к ним. Давай помолимся вместе. Нет ничего больше, что может быть сделано для восстановления мира, духовной силы, любви, сострадания… также и в нас самих. Молитва рассеивает призраки Сатаны, и мы чувствуем себя более близкими к Богу. И вместе с Богом, который рядом с нами, мы можем встретить и смириться со всем, что справедливо и достойно награды. Давай помолимся так, ты и Я вместе, здесь, с этой горы, с которой можно обозреть такие просторы нашей Отчизны, какие видел Моисей в Стране Обетованной с горы Нево. Мы счастливее, чем был он, потому что мы несем Слово и Спасение Стране, которая будет принадлежать Христу. Я первый, затем ты. Взгляни! Иудейские горы еще видны в последних лучах. Но за ними находится равнина, море, затем другие страны, мир… Они ждут тебя, Петр. Они ждут тебя, чтобы узнать, что существует истинный Бог. Бог, Который даст истинный свет душам, которые ходят ощупью во тьме язычества и идолопоклонства. Смотри: земной свет становится все более тусклым. Как могли бы путники не потерять пути в лишенной света ночи? Но есть Полярная звезда. Она всегда восходит, чтобы вести путников. Моя религия будет звездой, которая ведет духовных странников по пути к Небесам. И ты, Мой дорогой Петр, Мой благословенный Камень, будешь настолько един с ней, что станешь одним единым светом со Мной и Моим Учением. Давай помолимся о том часе, когда люди будут спасены Моим Именем. “Отче наш, Который на Небесах”…»

   Он медленно произносит «Отче Наш…», держа Петра за руку, и кажется, что Он представляет его Отцу, так как Он поднимает Свои руки и ладони, с левой ладонью апостола в Своей правой.

   6. «А теперь спустимся вниз. И пусть мы оставим здесь всякую бесполезную печаль и беспокойство о завтрашнем дне. Вместе с нашим ежедневным хлебом Отец подаст нам помощь завтра и на каждый следующий день. Ты убедился в этом, Симон?»

   «Да, Учитель, я верю в это», — решительно говорит Петр, он больше не выглядит расстроенным, но аскетичным, каким он был несколько последних месяцев, так что казался совершенно отличающимся от грубого рыбака первых двух лет.

   Они спускаются, Иисус впереди, за Ним следует Петр со своей вязанкой хвороста и почти у первого дома селения они встретили обеспокоенных апостолов. «Но где же ты пропадал?» — кричат они Петру.

   «Мы были бы здесь раньше, но Я задержал его, разговаривая и глядя на Герасу…» — отвечает Иисус вместо него.

   Они сворачивают направо, к развалинам полуразрушенной кошары. Внутри деревянной изгороди, половина которой обрушилась, а оставшаяся покрыта плесенью и шатается, находится сарай сухой кладки, плохо покрытый и плохо закрытый с трех сторон стенами, а с четвертой – досками. Внутри его нет ничего, кроме небольшого количества соломы на полу и примитивного очага в углу. Я думаю, что это село не оказало им гостеприимства, и они приняли прибежище здесь.