ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
642. Пресвятая Мария переселяется в Гефсиманию. Иоанн предсказывает Ее Успение
21 августа 1951.
1Мария пока еще в доме Тайной Вечери. Одна, в Своей привычной комнате, Она шьет льняные покрывала, похожие на длинные и узкие скатерти. То и дело Она поднимает голову, чтобы поглядеть на сад и таким образом – по положению солнца над его изгородью – определить время дня. И если слышит шум в доме или на улице, внимательно прислушивается. Кажется, Она кого-то ждет.
Так проходит некоторое время. Потом Она слышит стук во входную дверь, за которым быстрый шорох сандалий того, кто спешить отпереть. В прихожей раздаются мужские голоса, становясь все громче и ближе.
Мария вслушивается… Затем восклицает: «Они тут? Что же такое стряслось?» В тот момент, пока Она произносит эти слова, кто-то стучится в дверь комнаты. «Проходите, братья в Моем Господе Иисусе», – отвечает Мария.
Входят Лазарь с Иосифом Аримафейским, приветствуя Ее с глубокой почтительностью словами: «Благословенна Ты среди всех матерей! Слуги Твоего Сына и Господа нашего приветствуют Тебя», и преклоняются, чтобы поцеловать край Ее облачения.
«Господь да пребудет всегда с вами. По какой причине вы пришли ко Мне, в то время как еще не утихло волнение среди тех, кто преследует Христа и Его сторонников?»
«Первым делом, чтобы увидеть Тебя. Потому что увидеть Тебя значит снова увидеть Его – и ощутить себя не такими опечаленными из-за Его разлучения с Землей. И, во-вторых, чтобы донести до Тебя то, что мы решили предпринять после того, как посовещались у меня в доме с самыми возлюбленными и верными служителями Иисуса, Твоего Сына и нашего Господа», – отвечает Ей Лазарь.
«Рассказывайте. Со Мной будет говорить ваша любовь, а Я выслушаю вас Своей любовью».
2Теперь слово берет Иосиф Аримафейский: «Госпожа, Ты знаешь, и сказала об этом, что до сих пор не прекращается смута, и хуже того, против тех, кто был близок к Твоему Сыну и Сыну Божию, по родству ли, по вере, или по дружбе. И нам известно, что Ты не собираешься покидать эти места, где созерцала совершенные проявления божественной и человеческой природы Своего Сына, Его всецелое умерщвление и Его всецелое прославление, через Страсти и Смерть Его как истинного Человека и через Его славное Воскресение и Вознесение как истинного Бога. И нам известно и то, что Ты не хочешь оставлять апостолов одних, которым Ты желаешь быть Матерью и Наставницей в их первых испытаниях, Ты, Престол божественной Премудрости, Ты, Невеста Духа, открывающего вечные истины, Ты, Дочь навеки возлюбленная Отцом, который от начала избрал Тебя Матерью Своему Единородному, Ты, Мать того Отчего Глагола, который, без сомнения, наставил Тебя в Своей безграничной и совершеннейшей Премудрости и Учении еще прежде, нежели оказался в Тебе формирующимся Младенцем, или был с Тобою как Сын, возрастающий летами и мудростью, становясь Учителем учителей. Иоанн нам рассказал об этом на следующий день после той удивительной проповеди, первого проявления апостольства, случившегося через десять дней после Вознесения Иисуса на Небо. Тебе, в свою очередь, известно из того, что Ты видела в Гефсимании в день Вознесения Твоего Сына к Отцу, и из того, что Ты узнала от Петра, Иоанна и других апостолов, что я и Лазарь, сразу после Смерти и Воскресения, начали работы по возведению стен вокруг моего сада возле Голгофы и в Гефсимании на Масличной горе, чтобы эти места, освященные Кровью божественного Мученика, что – увы! – пролилась в Гефсимании горячая от жара, а в моем саду – замерзшая и сгустившаяся, не осквернили бы недруги Иисуса. Теперь эти работы завершены, и как Лазарь, так и я, а вместе с ним его сестры и апостолы, которые были бы слишком огорчены, если бы Тебя здесь больше не было, говорим Тебе: „Поселись в доме Ионы и Марии, хранителей Гефсимании“».
3«А Иона с Марией? Дом этот маленький, и Я люблю одиночество. Всегда любила. И еще больше теперь, когда оно необходимо Мне, чтобы забыться в Боге, в Моем Иисусе, дабы не умереть от тоски, что Его больше здесь нет. Было бы неправильно, если бы человеческий глаз взирал на тайны Божии, ведь теперь Он Бог более чем когда-либо. Я Женщина, Иисус – Мужчина. Но у Нас была и есть одна Человеческая природа, отличная от всякой другой, и вследствие невосприимчивости ко греху, даже первородному, и вследствие взаимоотношений с Триединым Богом. В этом Мы уникальны среди всех творений: прошлых, настоящих и будущих. Сейчас человек, даже самый хороший и благоразумный, естественно и неизбежно любопытен, особенно если рядом с ним – проявления необычайного. И только Я да Иисус, пока Он был на Земле, знаем, какое страдание, какой… да, даже стыд, неловкость, мучение испытываешь, когда человеческое любопытство доискивается, подсматривает, шпионит за Нашими с Богом тайнами. Это как будто бы Нас раздевали посреди площади. Подумайте о Моем прошлом, о том, как Я всегда искала укромного места, безмолвия, как всегда скрывала в Себе Божии тайны под видимостью обыкновенной жизни бедной женщины. Вспомните, как – чтобы не раскрыть их даже перед Моим мужем Иосифом, Я едва не сделала его, праведного, несправедливым[1]. Лишь ангельское вмешательство предотвратило эту опасность. Подумайте о той жизни, такой скромной, неприметной, простой, которую вел Иисус в течение тридцати лет, и о том, с какой легкостью Он удалялся, уединялся, когда стал Учителем. Ему приходилось совершать чудеса и наставлять, поскольку таково было Его призвание. Однако, и Я знаю об этом от Него Самого, Он страдал – одна из многих причин той суровости и той печали, что мелькали в Его больших ярких глазах – Он страдал, говорила Я, от возбуждения толп, от того более или менее здорового любопытства, с каким они всматривались в каждый Его поступок. Сколько бы Он ни заповедовал Своим ученикам и исцеленным: „Не рассказывайте о том, что видели. Не рассказывайте о том, что Я сделал вам“… Теперь уже Мне не хотелось бы, чтобы человеческие взгляды исследовали во Мне Божьи таинства, таинства, которые – нет, не прекратились с возвращением на Небо Иисуса, Моего Сына и Бога, но, напротив, продолжаются и, можно сказать, усиливаются по Его благости и ради сохранения Моей жизни, покуда не придет столь желанный Мною час воссоединения с Ним навечно. 4Я хотела бы, чтобы со Мной оставался только Иоанн. Он ведь предусмотрителен, почтителен и обходителен со Мною, словно второй Иисус. Но Иона и Мария будут знать…»
Лазарь перебивает Ее: «Это уже улажено, о Благословенная! Мы это предусмотрели. Марк, сын Ионы, теперь среди учеников. Мария, его мать, и Иона, его отец, уже в Вифании».
[1] Эта опасность обрисована в Мф. 1: 18–20.
«А оливковая роща? За ней же нужно ухаживать!» – отвечает ему Мария.
«Только во время подрезания, вспашки и сбора урожая. То есть несколько дней в году. И их будет еще меньше, поскольку в эти периоды я буду присылать из Вифании своих слуг вместе с Марком. Ты же, Мать, если желаешь нас осчастливить, меня и сестер, приходи на эти дни в Вифанию, в уединенное жилище Зелота. Будем соседями, но мы не станем бестактно глазеть на Твои свидания с Богом».
«А пресс?..»
«Он уже перевезен в Вифанию. Гефсимания, полностью обнесенная оградой, еще более заповедное владение Лазаря, сына Теофила, ожидает Тебя, о Мария. И уверяю Тебя, что недруги Иисуса из страха перед Римом не осмелятся нарушить его и Твой покой».
«О, когда бы так!» – восклицает Мария. И Она прижимает руки к сердцу и смотрит на них с почти восторженным выражением лица, настолько оно счастливое, с ангельской улыбкой на губах и слезами радости на светлых ресницах. Она продолжает, – «Я и Иоанн! Одни! Только нас двое! Мне будет представляться, что Я снова в Назарете со Своим Сыном! Одни! В тиши! В той тиши! Там, где Он, Мой Иисус, расточил столько слов и столько мирного духа! Там, где Он, это правда, страдал до кровавого пота и претерпел сильнейшее нравственное страдание от нечестивого поцелуя и первых…»
Слова прерываются рыданием, а горестное воспоминание искажает Ее лицо, которое в короткий миг опять принимает то скорбное выражение, какое имело оно во дни Страстей и Смерти Сына. Затем Она овладевает собой и говорит: «Там, откуда Он вернулся в бесконечный покой Рая! Я без промедления отправлю Марии Алфеевой поручение, чтобы она присматривала за Моим домиком в Назарете, который Мне так сильно дорог, ведь там совершилась тайна, и там умер Мой муж, такой чистый и святой, и там вырос Иисус. Так дорог! Но не настолько, как эти места, где Он установил Таинство таинств, и сделался Хлебом, Кровью, Жизнью для людей, и пострадал, и совершил спасение, и основал Свою Церковь, и Своим последним благословением[2] облагородил и освятил все Творение. Останусь. Да. Я останусь тут. Отправлюсь в Гефсиманию. И оттуда смогу, обходя снаружи стену, сходить на Голгофу, и в твой сад, Иосиф, где Я столько плакала, и прийти в твой дом, Лазарь, где всегда находила, сначала через Моего Сына, а потом и сама, столько любви. 5Но Мне хотелось бы…»
«Чего, Благословенная?» – спрашивают оба.
[2] См. 638.21.
«Хотелось бы иметь возможность возвращаться также и сюда. Чтобы вместе с апостолами мы могли принимать решения, при условии, что Лазарь позволит…»
«Все, что пожелаешь, Мать. Все мое – Твое. Прежде Я говорил это Иисусу. Теперь говорю Тебе. И кто как не я обрету благодать, если Ты примешь мой дар».
«Сын, разреши Мне назвать тебя так, Мне хотелось бы, чтобы ты предоставил нам возможность сделать из этого дома, точнее, из комнаты Тайной Вечери, место собраний и братских трапез».
«Правильно. В этом месте Твой Сын установил новое непреходящее Таинство, основал новую Церковь, возведя в Первосвященническую и Священническую степень Своих апостолов и учеников. Справедливо, чтобы эта комната стала первым храмом новой религии. Семя, которое завтра будет деревом, а потом необъятным лесом, зародыш, который завтра станет живым полноценным организмом, и будет все расти и расти в высоту, глубину и ширину, распространяясь по всей Земле. Какая трапеза и алтарь более святы, нежели те, на которых Он преломил Хлеб и поставил Чашу нового Таинства, того, что будет длиться, пока существует Земля?»
«Это так, Лазарь. И, видишь? Это для него Я шью чистые скатерти. Потому что верю, и никто другой не поверит с той же силой, что эти Хлеб и Вино – это Он, с Его Плотью и Его Кровью; святейшей и невиннейшей Плотью, искупительной Кровью, данными людям в Пищу и Питие Жизни. Да благословят вас Отец, Сын и Святой Дух, о вы, добрые, мудрые и всегда милосердные к Сыну и к Матери».
6«Тогда решено. Возьми. Это ключи, открывающие разные калитки в ограде Гефсимании. А это ключ от дома. И будь счастлива настолько, насколько Тебе даст Бог, и насколько Тебе этого может пожелать наша ничтожная любовь».
Теперь, когда Лазарь закончил говорить, наступает черед Иосифа Аримафейского: «А это ключи от ограды моего сада».
«А ты… У тебя достаточно оснований входить туда!»
«У меня есть другие, Мария. Садовник – верный человек, и такой же его сын. Ты найдешь там только их и меня. И мы все будем предусмотрительны и почтительны».
«Да благословит вас Бог вновь и вновь», – отвечает Мария.
«Благодарим Тебя, о Мать. Наша любовь и Божий мир всегда с Тобой», – они преклоняются после этого последнего приветствия, снова целуют край Ее одежды и уходят.
7Только они выходят из дома, как опять слышится сдержанный стук в дверь комнаты Марии.
«Входи, пожалуйста», – говорит Мария.
Иоанн не заставляет повторять дважды. Он входит и несколько взволнованно спрашивает: «Чего хотели Иосиф и Лазарь? Какая-то опасность?»
«Нет, сын. Всего лишь исполнение одного Моего пожелания. Пожелания Моего и некоторых других. Ты знаешь, в какое отчаяние впадают Петр и Иаков Алфеев, один – Понтифик, другой – глава Иерусалимской церкви, при мысли о том, что лишатся Меня, и как они напуганы, не зная, что без Меня делать. Прежде всего, Иаков. Даже особенное явление ему Моего Сына, его избрание по воле Иисуса, не утешает и не подкрепляет его. Но и других тоже!.. Теперь Лазарь удовлетворяет это общее желание, и мы становимся хозяевами Гефсимании. Ты и Я. Совсем одни там. Вот ключи. А это ключи от того сада Иосифа… Мы сможем ходить к Гробнице, в Вифанию, не проходя через город… И ходить на Голгофу… И приходить сюда всякий раз, когда здесь будет братская трапеза. Лазарь и Иосиф пожаловали нам все».
«Эти двое настоящие праведники. Лазарь много получил от Иисуса. Это так. Однако еще до того Он все отдавал Иисусу. Ты рада, Мать?»
«Да, Иоанн. Очень! Буду жить, доколе Богу угодно, содействуя Петру, Иакову и всем вам, и буду всеми способами помогать первым христианам. Если иудеи, фарисеи и священники по отношению ко Мне не будут дикими зверями, какими были по отношению к Моему Сыну, Я смогу испустить Свой дух там же, где Он вознесся к Отцу».
8«Ты тоже вознесешься, о Мать».
«Нет. Я не Иисус. Я родилась человеческим путем».
«Однако без первородной порчи. Я бедный невежественный рыбак. Не знаю ни учений, ни писаний, кроме того, что преподал мне Учитель. Но я ведь как ребенок, потому что чист. И, может быть, поэтому я знаю больше, чем наставники Израиля, ибо, Он сказал, Бог скрывает вещи от мудрецов и открывает их малым и чистым. И поэтому Я думаю, лучше сказать, чувствую, что у Тебя будет та же судьба, какая была бы у Евы, если бы та не согрешила. И даже более того, ведь Ты стала супругой не человека Адама, а Бога, чтобы подарить Земле нового Адама, верного Благодати. Творец, создавая Прародителей, не обрекал их на смерть, то есть на разрушение тела, самого совершенного из созданных Им, и превратившегося в самое благородное из всех сотворенных, поскольку оно было наделено духовной сердцевиной и благодатными дарами Божьими, почему они и могли называться „приемными детьми Бога“, но желал Он только, чтобы они переходили из Рая земного в Рай небесный. У Тебя же на душе никогда не было ни единого греховного пятна. Не задел Тебя и великий, всеобщий грех, Адамово наследство, оставленное всему человечеству, так как Бог уберег Тебя от него по необычайному, исключительному дару, ибо Ты от вечности была предназначена стать Ковчегом Слова. А Ковчег, даже тот, который, увы, содержит лишь холодные, сухие, мертвые вещи, потому что, поистине, народ Божий не воплощает их на практике, как это следовало бы, Ковчег пребывает и непрестанно должен пребывать чистейшим. Ковчег – да. Но кто из тех, что приближается к нему, Первосвященник или священники, по-настоящему чист, как Ты? Никто. Поэтому я чувствую, что Тебе, второй Еве – и Еве, которая верна Благодати, – смерть не предназначена».
9«Мой Сын, второй Адам, сама Благодать, всегда исключительным образом повиновавшийся Отцу и Мне, умер. И какой смертью!»
«Он пришел, чтобы стать Искупителем, Мать. Оставил Отца, Небо, чтобы воспринять Плоть, в которой Своим Жертвоприношением совершить искупление людей, вернуть им Благодать, а затем возвести их на ступень приемных детей Божиих, наследников Неба. Ему надлежало умереть. И Он умер в Своей Пресвятой человеческой природе. Ты тоже умерла в Своем сердце, видя Его жестокие муки и Его Смерть. Ты уже все претерпела, чтобы стать вместе с Ним Соискупительницей. Я лишь убогий глупец, но чувствую, что Ты, истинный Ковчег истинного, живого Бога, не будешь, не можешь быть тленной. Как огненное облако[3] защищало и направляло Ковчег Моисея к обетованной Земле, так Божий Огонь вовлечет и Тебя в свою Среду. Как не высохла, не погибла ветвь Аарона[4], но наоборот, будучи оторванной от дерева, пустила почки, листву и дала плоды, и оставалась живой в Скинии, так и Ты, избранная Богом из всех женщин, что населяли и будут населять Землю, не умрешь, словно растение, которое засыхает, но будешь жить вечно в невечерней Скинии Неба, всем Своим существом. Как расступились Иорданские воды, чтобы пропустить Ковчег с несущими его и весь народ, во времена Иисуса Навина, так и перед Тобой расступятся преграды, воздвигнутые грехом Адама между Небом и Землей, и Ты перейдешь из этого мира в вечное Небо. Я уверен в этом. Потому что Бог праведен. И к Тебе приложимо Его определение о тех, кто не имеет на душе ни наследственного, ни вольного греха».
[3] Исх. 13: 21–22, Числ. 9: 15–23.
[4] Числ. 17: 1–10 и далее; про Иордан: Нав. 3: 11–17.
10«Это тебе открыл Иисус?»
«Нет, Мать. Мне это говорит Дух Утешитель, о котором предупреждал Учитель, что Тот будет открывать нам будущее и всякую истину. Утешитель уже говорит мне об этом в духе, чтобы сделать менее горькими мои мысли о том, что я утрачу Тебя, о благословенная Мать, которую я так люблю и почитаю больше своей собственной за то, что Ты перенесла, за то, что Ты добрая и святая, уступая в этом среди всех святых, настоящих и будущих, только Своему Святейшему Сыну. Самая великая Святая». И растроганный Иоанн почтительно преклоняется перед Ней.