ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
643. Мария с Иоанном посещают места Страстей
8 сентября 1951.
1Рассвет. Ясный летний рассвет. Мария вместе с преданным Иоанном выходит из домика в Гефсимании и проворно идет через тихую и безлюдную оливковую рощу. Лишь пение какой-нибудь птички да непрерывный писк птенцов нарушают глубокую тишину этой местности.
Мария уверенно направляется к камню Агонии. Опускается на колени напротив него, целует там, где в некоторых трещинках валуна еще видны красно-бурые следы Крови Иисуса, проникшей в эти трещины и там свернувшейся, и гладит их, как будто снова гладит Сына или нечто, Ему принадлежащее. Иоанн, стоя позади Нее, наблюдает и беззвучно плачет, быстро вытирая глаза, когда Мария уже собирается подняться, помогает Ей в этом, и делает это с такой любовью, благоговением и состраданием.
2Теперь Мария спускается к поляне, где Иисус был схвачен. Там Она тоже встает на колени и преклоняется, чтобы поцеловать землю, спросив перед тем Иоанна: «Это вот здесь был тот отвратительный и нечестивый поцелуй, что осквернил это место даже сильнее, нежели запятнала земной Рай та гадкая развращающая беседа Змея с Евой?»
Затем, поднявшись, Она говорит: «Но Я не Ева. Я та Жена, к которой обращено: Радуйся[1]. Я перевернула ход вещей. Ева швырнула в ужасную грязь то, что было Небесным. Я приняла все: непонимание, осуждения, подозрения, скорби – сколько скорбей, и скольких видов, еще перед главной скорбью, – чтобы поднять из этой ужасной грязи то, что Ева и Адам бросили туда, и вознести это к Небу. Дьявол не смог говорить со Мной, хотя и пытался, как попытался поговорить с Моим Сыном, чтобы окончательно разрушить искупительный замысел. Со Мною он не смог поговорить, потому что Я закрыла Свой слух для его голоса и Свои глаза, дабы не видеть его, и кроме того, затворила Свое сердце и Свой дух ко всякому посягательству со стороны того, что не свято и не чисто. Мое Я, прозрачное, но, словно беспримесный алмаз, не поддающееся воздействию, открылось лишь Ангелу‑провозвестнику. Мои уши прислушались только к этому духовному голосу, и этим Я исправила, воссоздала то, что повредила и нарушила Ева. Я Жена, которая на Радуйся отвечает: Да будет. Я восстановила порядок, опрокинутый Евой. И теперь Своим поцелуем, и Своими слезами Я могу смыть и очистить следы этого проклятого поцелуя и этой скверны. Самой величайшей из скверн, поскольку она допущена творением не в отношении другого такого же творения, а в отношении своего Учителя и Друга, своего Творца и Бога».
[1] Приветствие архангела Гавриила во время Благовещения.
3Затем Она направляется к калитке, которую Иоанн отпирает. Вместе они выходят из Гефсимании, спускаются к Кедрону, переходят мостик, и даже там Мария становится на колени, чтобы поцеловать его грубые перила в том месте, где на них упал Ее Сын. Она поясняет: «Для Меня свято каждое место, где Он претерпевал Свои последние страдания и бесчестия. Я бы все их собрала в Моем домике. Но не все можно собрать!» Она вздыхает, потом прибавляет: «Пойдем быстрее. Пока не начал ходить народ». И вместе с Иоанном Она продолжает путь.
4В город не заходит. Ступает вдоль долины Генном, вдоль пещер, где живут прокаженные. Поднимает взгляд на эти пристанища скорби. Делает знак Иоанну, который тут же раскладывает на валуне съестные припасы, что были у него в мешке, одновременно издав призывный крик. Показываются несколько прокаженных и подходят к валуну, благодаря. Однако об исцелении никто не просит. Мария, заметив это, говорит: «Знают, что Его больше здесь нет, и оставшись потрясенными Его ужасной Смертью, уже не в состоянии верить в Него и в Его учеников. Дважды несчастные! Дважды прокаженные! Дважды? Нет, скорее, совершенно несчастные, прокаженные, мертвые! И на Земле, и в мире ином».
«Хочешь, я попробую поговорить с ними, о Мать?»
«Бесполезно! Петр, Иуда Алфеев, Симон Зелот пытались уже… Над ними лишь посмеялись. Приходила Мария Лазарева, которая всегда приходит им на помощь, памятуя об Иисусе, но и она подверглась насмешкам. Даже Лазарь ходил сюда, с Иосифом и Никодимом, убеждать их, что Он был Христос, рассказывая им о своем воскрешении, совершенном Иисусом, после четырех дней в гробнице, и о Воскресении Богочеловека Своими собственными силами, и Его Вознесении. Все было безрезультатно. Они отвечали: „Выдумки. Так говорят те, кто знает истину“».
«А это, конечно, фарисеи и священники. Именно они усердствуют в том, чтобы опровергать веру в Него. Я уверен, что это они!»
«Может быть, Иоанн. Ясно, что прокаженные, не обратившиеся прежде, даже перед лицом чудес Иисуса, не обратятся и после. Уже никогда. Они символизируют всех тех, кто в течение столетий не обратится ко Христу, и по своей воле станет прокаженным от греха, мертвым для Благодати, которая есть Жизнь. Это символ всех тех, за кого Он напрасно умер… И как!..» – и Она начинает тихо, без рыданий, плакать, проливая, однако, настоящие потоки слез.
5Иоанн берет Ее под руку, когда Мария, чтобы скрыть Свой плач от нескольких прохожих, наблюдающих за Ней, закрывает лицо покрывалом. Иоанн, любовно ведя Ее, говорит Ей: «Не может быть, чтобы Твои слезы, Твои молитвы, Твоя, более того, Ваша любовь ко всем людям – Ваша, потому что Твоя любовь так же действенна, как действенна, и совершенным образом, любовь прославленного на Небе Иисуса – и Ваша скорбь: Твоя из-за людской глухоты, Его из-за упорного пребывания слишком многих во грехах – не принесли бы плода. Надейся, о Мать! Много скорбей доставили и еще доставят Тебе люди, но также и любви и радости. Кто не полюбит Тебя, когда узнает о Тебе? Сейчас Ты здесь неизвестна, неведома миру. Но когда Земля узнает, ибо сделается христианской, сколько любви Ты получишь! Я в этом уверен, о святая Мать».
6Наконец уже близко Голгофа, и еще ближе сад Иосифа. Когда они достигают последнего, Мария не входит в него. Идет прямо к Голгофе. И там, где происходили особенные эпизоды Страстей, а именно: в местах падений Иисуса, встреч с Никой и с Нею Самой, – Она встает на колени и целует землю.
Когда Она добирается до вершины, Ее поцелуи учащаются на месте Распятия. Поцелуи и слезы, первые почти судорожные, вторые – тихие, но частые, словно дождь. Эти последние падают на желтоватую почву, увлажняя ее и делая ее бледно-желтый цвет более темным.
Одно растеньице выросло прямо там, где землю разрыли, чтобы установить Крест, скромное луговое растеньице с листьями в форме сердца и красными, как рубины, цветочками[2]. Мария глядит на него, раздумывает, потом аккуратно вынимает его из земли вместе с небольшим количеством поверхностного слоя, кладет его в полу Своего плаща, обращаясь к Иоанну: «Я поставлю его в сосуд. Оно напоминает Его Кровь и выросло на земле, ставшей красной от Его Крови. Наверно, это семя, занесенное ураганом в тот день невесть откуда, неизвестно почему упавшее туда, чтобы пустить корни в пыли, удобренной этой Кровью. Так бы и со всеми душами! Почему наибóльшая их часть строптивее, чем черствая и проклятая земля Голгофы, места казни разбойников и убийц, и богоубийства всего народа? Проклятая? Нет. Он освятил ее, эту пыль. Прокляты Богом те, кто сделал из этого холма место самого ужасного, несправедливого, кощунственного преступления, какого больше не узнает Земля». Теперь к слезам добавляются рыдания.
[2] Возможно, это один из сортов Бергении сердцелистной.
Иоанн обнимает Ее рукою за плечи, давая почувствовать всю свою любовь, и убеждает Ее покинуть это место, слишком скорбное для Нее.
7Они снова спускаются к подножию холма. Вступают в сад Иосифа. Гробница, более не закрытая камнем, что – опрокинутый на землю – все еще лежит в траве, зияет широким отверстием. Внутренность пуста. Исчезли всякие следы Снятия с Креста и Воскресения. Она похожа на гробницу, которую никогда не использовали.
Мария целует камень Помазания, ласкает Своим взглядом стены. Потом просит Иоанна: «Расскажи Мне еще раз, как вы нашли тут вещи, когда приходили в это место с Петром на рассвете Воскресения».
И Иоанн, перемещаясь туда и сюда, снаружи и внутри Гробницы, принимается описывать, как располагались вещи и что делали они с Петром, завершая словами: «Нам надо было забрать льняные повязки. Но мы были так потрясены всеми событиями тех дней, что не подумали об этом. Когда мы сюда возвратились, их уже не было».
«Их взяли, чтобы надругаться над ними, эти, из Храма», – со слезами перебивает его Мария. И заключает: «Даже Мария Магдалина не подумала, что было бы хорошо взять их, чтобы передать Мне. Она тоже была слишком расстроена».
«Храм? Нет. Я думаю, их взял Иосиф».
«Он бы сказал Мне… О! Враги Иисуса взяли их ради последнего оскорбления!» – стонет Мария.
«Не плачь, не мучайся больше. Он теперь во славе. В совершенной и бесконечной любви. Ненависть и оскорбления больше не могут Его затронуть».
«Это так. Но эти повязки…»
«Они причинили бы Тебе боль, как это произошло с первой Плащаницей, развернуть которую Ты не нашла в Себе сил, потому что помимо следов Его Крови на ней были еще и следы нечистот, которыми забрасывали Его Пречистое Тело».
«На ней да. Но на них – нет. Они впитали то, что капало из Него, когда Он уже не мучился… О! Ты не понимаешь!»
«Понимаю, Мать. Но я думал, что Ты, которая, несомненно, не отделена от Него, Бога, как мы или как – еще больше – простые верующие в Него, не будешь испытывать столь сильного желания, более того, нужды иметь что-то от Него, замученного Человека. Прости мою глупость. Давай… Мы еще вернемся сюда. А сейчас пойдем, потому что солнце становится все выше и жарче, а дорога у нас долгая, раз нам придется обогнуть город».
8Они выходят из Гробницы, а затем из сада и по той же самой дороге, какой пришли, возвращаются в Гефсиманию. Мария, полностью завернутая в Свой плащ, шагает быстро и молчаливо. Только когда Она проходит возле оливковой рощи, где повесился Иуда, и недалеко от загородного дома Кайафы, Ее охватывает чувство отвращения и неприязни, и Она вполголоса говорит: «Здесь он привел в исполнение приговор себе как нераскаянному и отчаявшемуся грешнику, а там завершилась эта ужасная сделка».