2 декабря 1945.

   ¹Когда они вступают на узкий берег Капернаума, их криками встречают дети, что соревнуются с ласточками, занятыми постройкой новых гнезд: настолько быстро они несутся от пляжа к домам, визжа своими тонкими голосами, охваченные простой ребяческой радостью, – дети, для кого чудесным зрелищем и чем-то волшебным является какая-нибудь найденная на берегу дохлая рыбешка или отполированный волной камушек, по своему цвету напоминающий драгоценный камень, или цветок, обнаруженный между двух валунов, или пойманный на лету переливчатый жук. Все чудеса надо показать мамам, чтобы те поучаствовали в радости своих детишек.

   Но сейчас эти ласточки-человеки увидели Иисуса, и все их перемещения устремились к Нему, собирающемуся вступить на берег. И эта теплая живая лавина ребячьих тел, эта мягкая цепь нежненьких ручек, эта любовь детских сердец – обрушивается на Иисуса, стискивает Его, опутывает и отогревает, будто некий сладостный огонь.

   «Меня! Меня!»

   «Поцелуй!»

   «Мне!» 

   «И мне тоже!»

   «Иисус! Я Тебя люблю!»

   «Не уходи больше так надолго!»

   «Я каждый день ходил сюда посмотреть, не пришел ли Ты».

   «А я ходил к Твоему дому».

   «Держи этот цветок, он был для мамы, но я отдам его Тебе».

   «Поцелуй меня еще раз, покрепче. А то первый раз Твой поцелуй до меня не дошел, потому что Иаиль меня оттолкнула…»

   И голосочки продолжают раздаваться, пока Иисус пытается пройти через эти ласковые сети. 

   «Дайте же Ему передышку! Пошли! Хватит!» – покрикивают ученики и апостолы, стараясь уменьшить их толкотню. Как бы не так! Они похожи на снабженные присосками лианы. Здесь оторвутся – там прилипнут.

   «Оставьте! Оставьте их! Чуть терпения, и мы доберемся», – улыбаясь говорит Иисус и идет неправдоподобно маленькими шажками, чтобы, продвигаясь вперед, не наступить на их босые ножки.

   ²Что Его избавляет от этой любовной сутолоки, так это внезапное появление Манаила с другими учениками, среди которых и пастухи, бывшие в Иудее.

   «Мир Тебе, Учитель!» – громыхает Манаил, внушительный в своем роскошном одеянии, уже без золотых украшений на лбу и на пальцах, но с великолепным мечом на боку, вызывающим благоговейное восхищение у малышей, которые перед лицом этого величественного всадника, одетого в пурпур, да с таким потрясающим оружием на боку, оробев, отступают.

   И это позволяет Иисусу обнять его и обнять Илию, Левия, Матфия, Иосифа, Иоанна, Симеона и неведомо скольких еще.

   «Как ты тут оказался? И как узнал, что Я высадился?»

   «Известно как: узнал по детским крикам. Они прошли сквозь стены, словно стрелы радости. А сюда прибыл, подумав, что близится Твое путешествие в Иудею и что в нем несомненно примут участие женщины… Мне тоже захотелось оказаться здесь… Чтобы защищать Тебя, Господь, если не слишком гордо так думать. В Израиле против Тебя большое брожение. Горько об этом говорить. Зато Ты не в неведении».

   ³Разговаривая так, они добираются до дома и заходят туда. После того, как хозяин дома и его жена воздали Учителю честь, Манаил продолжил свой рассказ.

   «Это брожение и интерес к Тебе теперь уже проникли повсюду, так что пробудили и привлекли внимание даже самых бестолковых и занятых совершенно далекими от Тебя вещами. Известия о том, что Ты делаешь, просочились даже внутрь гнусных стен Махерона и достигли роскошных пристанищ Ирода, будь то дворец в Тивериаде или замки Иродиады, или роскошные царские палаты Хасмонеев возле Сикста. Они, как светлые могучие волны, преодолевают препоны тьмы и низости, опрокидывают нагромождения греха, служащие прибежищем для гнусных любовных связей Двора и прикрытием для его жестоких преступлений, мчатся, как огненные стрелы, и чертят слова, намного более грозные, чем те, что были на пиру Валтасара^[1], на непристойных стенах их покоев, а также тронных и пиршествен­ных залов. Они кричат о Твоем Имени и Твоем могуществе, о Твоей природе и Твоем служении. И Ирод дрожит от этого в страхе; а Иродиада мечется в своей постели, опасаясь, что Ты – тот Царь-Победитель, что отнимет у нее богатства и привилегии, если не саму жизнь, и бросит ее на произвол людских толп, которые ей отомстят за ее многочисленные преступления. При Дворе трепещут, и это из-за Тебя. Трепещут как от человеческого, так и от сверхчеловеческого страха. С того момента, как упала отрубленная голова Иоанна, как будто какой-то огонь жжет внутренности его убийц. У них больше нет того жалкого прежнего спокойствия, спокойствия сытых обжорством свиней, прячущихся от укоров совести в пьянстве или разврате. Уже нет ничего, что могло бы их утихомирить… Они загнаны… И пресыщенные друг другом, они ненавидят друг друга после каждого любовного свидания, обвиняя один другого в совершении преступления, которое не дает покоя, которое перешло всякие границы, тогда как Саломея, словно одержимая бесом, ударилась в такой разврат, какой был бы унизителен и для рабыни при жерновах. Сам царский дворец смердит сильнее сточной ямы. Ирод несколько раз меня о Тебе расспрашивал. И я всякий раз отвечал: „Для меня это Мессия, Царь Израиля из единственного царского рода, из рода Давида. Это Сын Человеческий, о котором говорили Пророки. Это глагол Божий, Тот, кто, будучи Христом, Божьим Помазанником, имеет право царствовать над всем живущим“. Ирод же бледнеет от страха, чувствуя в Тебе Победителя. И гонит от себя этот страх, этот вопль терзаемой угрызением совести, и заявляет – поскольку придворные, утешая его, говорят, будто Ты это Иоанн, которого ошибочно считают мертвым, чем заставляют его еще сильнее терять рассудок от ужаса, либо Илия или еще какой-то пророк из прошлого, – и заявляет: „Нет, это не может быть Иоанн! Того я обезглавил, и его голова у Иродиады под надежной охраной. И не может быть кто-то из пророков. Нельзя ожить, однажды умерев. Но это не может быть и Христос. Кто так говорит? Кто утверждает, что это он? Кто осмеливается говорить мне, что Он – Царь из единственного царского рода? Царь – это я! Я! А не кто-то иной. Мессия был убит Иродом Великим: утонул в море крови, едва родившись. Был зарезан, как ягненок… Ему было несколько месяцев от роду… Слышишь, как Он плачет? Его жалобный плач всё время раздается в моей голове вместе с тем Иоанновым рыком: ‚Тебе не дозволено‘… Мне не дозволено?! Да мне всё дозволено, потому что я царь. Вина сюда и женщин! раз уж Иродиада отвергает мои объятья, и пусть Саломея станцует и разбудит мои чувства, напуганные твоими устрашающими рассказами“. И он напивается в окружении придворных актрис, в то время как его сумасшедшая женщина в своих покоях выкрикивает проклятья в адрес Мученика и угрозы в Твой адрес, а Саломея – в своих комнатах – испытывает на себе, чтó значит быть рожденной от греха двоих развратников и стать соучастницей преступления, предав свое тело во власть грязных похотей сластолюбца. Но потом Ирод приходит в себя и желает о Тебе узнать, и не против с Тобой увидеться. Именно поэтому он покровительствует моим визитам к Тебе в надежде, что я приведу Тебя к нему. Чего я никогда не сделаю, чтобы Твоей святости не оказаться в логове нечистых зверей. Иродиада тоже желает Твоего присутствия, чтобы Тебя покарать. Она объявляет об этом, держа в руках свой кинжал… Желает Твоего присутствия и Саломея, что видела Тебя без Твоего ведома в Тивериаде в минувший Этаним и теперь сходит по Тебе с ума… Таковы царские палаты, Учитель! Но я продолжаю там оставаться, потому что так я могу отслеживать их замыслы относительно Тебя».

[1] См. Дан. 5.

   «Я благодарен тебе за это, а Всевышний благословит тебя. И это тоже – служение заповедям Предвечного».

   «Я думал так же, поэтому и пришел».

   «Манаил, раз уж ты пришел, Я попрошу тебя об одной вещи. Сходи в Иерусалим не со Мной, а с женщинами. Я с учениками пойду по неизвестной дороге, и Мне не смогут причинить зла. Но они-то женщины и беззащитны, а их провожатый – человек кроткой души, наученный подставлять щеку ударившему. Твое присутствие будет надежной защитой. Я понимаю: это жертва. Но в Иудее мы побудем вместе. Не откажи Мне, друг».

   «Господь, любое Твое желание – закон для Твоего слуги. С этой минуты и до тех пор, пока Тебе будет угодно, я к услугам Твоей Матери и сопровождающих Ее учениц».

   «Спасибо. И это твое послушание будет записано на Небе. ⁴А теперь, пока мы ждем прибытия лодок для всех нас, посвятим это время исцелению больных, которые Меня ожидают».

   И Иисус спускается на участок, где находятся носилки с недужными, и быстро их излечивает, одновременно принимая почтительные приветствия от Иаира и редких капернаумских друзей.

   В это время женщины – это Порфирия и Саломея, а также более пожилая жена Варфоломея и менее пожилая жена Филип­па со своими юными дочерями – занимаются пропитанием многочисленной толпы учеников, которым предназначены корзины с рыбой: дар Вифсаиды и Капернаума. И на кухне развивается грандиозная деятельность: потрошат еще бьющуюся серебристую рыбу, споласкивают ее в тазах, и она потом шипит, жарясь на решетках, тогда как Марциам с другими учениками поддерживает огонь и носит кувшины с водой, помогая женщинам.

   Еда скоро приготовлена и скоро съедена. И когда находятся лодки для переправы такого множества, остается лишь сесть в них и отправиться в Магдалу по чудесному озеру, до того оно безмятежное и ангельское в изумрудной оправе своих берегов.

   В солнечный полдень перед Учителем и Его учениками гостеприимно распахиваются сады и дом Марии Магдалины, и вся Магдала стекается поприветствовать Рабби, направляющегося в Иерусалим.

   ⁵И цветущие склоны галилейских холмов слышат проворную и веселую поступь Его преданного отряда, сопровождаемого удобной повозкой, где находятся Иоанна с Порфирией, Саломея, жены Варфоломея и Филиппа и две юные дочери этого последнего, да смеющиеся Мария и Матфий, неузнаваемо изменившиеся по сравнению с тем, чем они были пять месяцев тому назад. Марциам бодро шагает вместе со взрослыми, более того, по желанию Иисуса находясь непосредственно в апостольской группе, между Петром и Иоанном, и не упускает ни слова из того, что говорит Иисус.

   Солнце сияет на чистейшем небосклоне, и порывы теплого ветра доносят запахи леса, мяты, фиалок, первых ландышей, всё сильнее расцветающих роз, и господствующий над всеми тот свежий, слегка горьковатый запах цветов фруктовых деревьев, что отовсюду сыплют снегом своих лепестков на поросшую травой землю. У всех в волосах эти лепестки, пока они продвигаются среди постоянного птичьего щебетания, обольстительных рулад удалых самцов и трепетных призывов стыдливых самок, раздающихся от одной кроны к другой, в то время как овцы, растолстевшие от приплода, обгладывают ветки, а первые ягнятки тыкаются розоватыми мордочками в их полное вымя, усиливая выделение молока, или же резвятся на мягкой луговой траве, словно счастливые дети.

   ⁶Так же быстро появляется Назарет, после Каны, где к женщинам присоединяется Сусанна, несущая с собой в корзинах и сосудах произведения своей земли и целую плеть с куста красных роз, всю в готовых распуститься бутонах, «чтобы преподнести Марии», – говорит она.

   «Я тоже, видишь? – говорит Иоанна, раскрывая что-то вроде ящика, где оказываются розы, переложенные влажным мхом. – Первые и самые красивые. Но всё равно это ничтожно мало для Нее, так Она дорога нам!» 

   Замечаю, что каждая из женщин принесла продуктов для пасхального путешествия, а вместе с продуктами кто – цветок, кто – растение для сада Марии; а Порфирия извиняется, что взяла лишь камфору в горшке, поблескивающую своими мелкими сине-зелеными листочками, которые даже при легком прикосновении издают аромат. «Мария мечтала об этом бальзамическом растении… – говорит она. И все женщины хвалят ее за роскошную красоту этого деревца. – О, я присматривала за ним всю зиму, укрывая от холода и от града в моей комнате. Марциам помогал мне каждое утро выносить его на солнце и каждый вечер уносить обратно… И не будь у нас лодки, а теперь повозки, этот милый мальчик нес бы его на своих плечах, чтобы доставить его Марии и оказать любезность Ей и мне», – говорит эта кроткая женщина, что всё больше ободряется от доброты Иоанны и не помнит себя от радости, что направляется в Иерусалим, да еще вместе с Учителем, со своим мужем и со своим Марциамом.

   «Ты никогда там не бывала?»

   «Пока был жив мой отец – каждый год. А потом… Мать туда больше не ходила… Мои братья могли бы брать меня с собой, но я была нужна матери, и она меня не отпускала. Потом я вышла замуж за Симона… и мое здоровье было уже не таким хорошим. Симону пришлось бы проводить в путешествии много времени, а ему это было скучно… Поэтому я оставалась ждать его дома… Господь видел, каково мое желание… и это было, как если б я приносила жертву в Храме…» – говорит эта добродушная женщина.

   И находившаяся рядом Иоанна, дотрагиваясь ладонью до ее великолепных кос, говорит ей: «Милая!». И сколько любви, сколько понимания, сколько смысла в этом определении…

   ⁷Вот и Назарет… вот дом Марии Алфеевой, что уже в объятьях своих сыновей, и она гладит их мокрыми и красными от стирки ладонями, а потом, вытирая их о простенький фартук, бежит обнять Иисуса… А вот и дом Алфея, сына Сары, стоящий непосредственно перед домом Марии. И Алфей, что велит старшему внучку сбегать предупредить Марию, а сам тем временем широкими шагами направляется в сторону Иисуса с внучатами на руках и приветствует Его, сжимая в объятьях этот выводок, словно букет цветов, преподнесенный Иисусу.

   И вот в дверях в лучах солнца в Своем домашнем светло-голубом и немного выцветшем одеянии, с блестящими золотыми волосами, дымчатыми на Ее девственном лбе и уложенными в массивный узел из кос на шее, показывается Мария и приникает к груди Сына, который целует Ее со всей Своей любовью. Остальные деликатно останавливаются, чтобы оставить Их одних в Их первом приветствии.

   Но Она тут же отделяется от Него, поворачивает Свое нетронутое возрастом лицо, в эту минуту всё порозовевшее от неожиданности и светящееся улыбкой, и приветствует Своим ангельским голосом: «Мир вам, служители Господа и ученики Моего Сына. Мир вам, сестры в Господе», – и обменивается сестринскими поцелуями с ученицами, слезшими с повозки.

   «О! Марциам! Теперь Я уже не смогу держать тебя на руках! Ты уже мужчина. Ну иди сюда, к Маме всех послушных, и Я опять тебя поцелую. Милый! Да благословит тебя Бог и даст тебе возрастать на Его путях с той же крепостью, какая в твоем юношеском теле, и еще больше. Сын мой, Мы должны отвести его к его дедушке. Он будет счастлив увидеть его таким», – говорит Она затем, обращаясь к Иисусу.

   А потом обнимает Иакова и Иуду Алфеевых. И передает им новость, которая наверняка им понравится: «Симон в этом году пойдет со Мной как последователь Учителя. Он Мне сказал».

   И одного за другим приветствует самых известных и влиятельных учеников, находя для каждого любезные слова. Иисус подводит к Ней Манаила и представляет как Ее сопровождающего в путешествии к Иерусалиму.

   «А Ты с нами не пойдешь, Сын?»

   «Мать, мне надо благовествовать в других местах. Мы увидимся в Вифании».

   «Да свершится Твоя воля ныне и всегда. Спасибо, Манаил. Ты земной ангел, наши хранители – ангелы Небесные; и мы будем в безопасности, словно в Святом Святых». И подает Манаилу Свою ручку в знак дружбы. И этот выросший в роскоши рыцарь преклоняет колени, чтобы поцеловать поданную ему нежную руку.

   ⁸Тем временем были выгружены цветы и всё то, что должно остаться в Назарете. Следом сама повозка отправляется к месту назначения, в какую-то из городских конюшен.

   Маленький дом кажется розарием из-за всюду разбросанных ученицами роз. Но самое живое восхищение Марии вызывает поставленное на стол растение Порфирии, и Она велит отнести его в подходящее место, следуя указаниям Петровой жены.

   Все, конечно, не в состоянии войти в этот крошечный дом и садик, который не назовешь усадьбой или имением, но который как будто поднимается к ясному небу, сделавшись воздушным, так велики цветочные облака на садовых деревьях.

   Иуда Алфеев, улыбаясь, спрашивает у Марии: «Ты и сегодня сорвала ветвь для Своей амфоры?»

   «Разумеется, Иуда. И когда вы пришли, Я ее рассматривала…»

   «И предавалась грезам о Своей далекой тайне, Мама», – говорит Иисус, обнимая Ее левой рукой и прижимая к Своему сердцу.

   Мария поднимает зардевшееся лицо и вздыхает: «Да, Сын Мой… и предавалась грезам о первом биении во Мне Твоего сердца…»

   Иисус говорит: «Пусть останутся ученицы, апостолы, Марциам, ученики из пастухов, священник Иоанн, Стефан, Ерм и Манаил. Остальные пусть разойдутся и поищут, где им разместиться…»

   «Многие могут остановиться у меня в доме, – кричит Симон Алфеев с порога, где оказался заблокирован: – Я их соученик и прошу их к себе».

   «О! брат, подойди поближе, чтобы Я мог тебя поцеловать», – с чувством произносит Иисус, в то время как Алфей сын Сары, а также Измаил и Азер, два ученика из Назарета, бывшие погонщики, в свою очередь зовут: «К нам в дом. Идите, идите сюда!»

   Ученики, которые не были поименованы, уходят, и дверь можно закрыть… чтобы тут же, однако, ее снова открыть для пришедшей Марии Алфеевой, что не в силах оставаться в стороне, пускай и рискуя загубить свою стирку. Их почти сорок человек, и поэтому они располагаются в теплом и тихом саду, пока происходит раздача еды, которую каждый находит божественно вкусной, настолько большое счастье вкушать ее в доме Господа и получать из рук Марии.

   Возвращается Симон, разместивший учеников, и говорит: «Ты не звал меня, как остальных, но я же Твой брат и всё равно тут останусь».

   «Ты вовремя, Симон. ⁹Я собрал вас здесь, чтобы познакомить с Марией. Многие из вас знают Марию как „мать“, некоторые – как „супругу“, но никто не знает „Деву“ Марию. Я хочу вас с Ней познакомить в этом цветущем саду, куда ваше сердце охотно устремляется в ваших вынужденных скитаниях как к месту передышки от апостольских трудов.

   Я слушал, чтó вы говорили – вы: апостолы, ученики и родственники, – и слышал ваши впечатления, ваши воспоминания, ваши выводы о Моей Матери. Я же претворю для вас всё это очень восторженное, но еще очень человеческое знание, в знание сверхъестественное. Ибо Моей Матери еще прежде Меня следует преобразиться в глазах наиболее того заслуживающих, чтобы явиться такой, какая Она есть. Вы видите просто женщину. Женщину, которая благодаря Своей святости представляется вам отличной от других, но которую на практике вы видите как любую душу: облеченной в плоть, подобную плоти всех женщин, Ее сестер. Я же сейчас хочу приоткрыть вам душу Моей Матери. Ее истинную и вечную красоту.

   Пойди сюда, Мать Моя. Не красней. Не отступай застенчиво, нежная Божья голубка. Твой Сын – Глагол Божий и может говорить о Тебе и о Твоей тайне, о Твоих тайнах, о высшая Божья Тайна. Сядем тут, в этом легком теньке цветущих деревьев, возле дома, возле Твоей святой комнаты. Вот так! Приподнимем этот колышущийся полог, и пусть из этой девичьей комнаты исходят волны святости и Рая, насыщая Тобою всех нас… Да, Меня тоже. Чтобы и Мне пропитаться Твоим ароматом, совершенная Дева, и суметь вынести зловоние этого мира, суметь видеть чистоту, насытив Свои зрачки Твоей Чистотой… Сюда, Марциам, Иоанн, Стефан, и вы, ученицы: прямо напротив двери, открывающейся в это целомудренное жилище Целомудренной среди всех женщин. А позади вы, друзья Мои. А здесь, бок о бок со Мной, Ты, Моя любимая Мать.

   ¹⁰Чуть ранее Я говорил вам о „вечной красоте души Моей Матери“. Я Сам – Слово и поэтому умею пользоваться словами безошибочно. Я сказал „вечная“, а не „бессмертная“. И сказал это не просто так. Бессмертен тот, кто, родившись, больше не умирает. Так, души праведников бессмертны на Небе; души грешников бессмертны в преисподней, поскольку душа как таковая, будучи сотворенной, уже не умирает, разве что для благодати. Но душа обладает жизнью, существуя с того момента, как ее задумывает Бог. Именно Замысел Божий творит ее^[2]. Душа Моей Матери извечно замыслена Богом. Потому она вечна в своей красоте, в которую Бог влил всякое совершенство, дабы иметь в ней отраду и утешение.

[2] Примечание МВ: Но на самом деле душа уже обладает жизнью с того момента, как Бог ее замышляет. Затем замысел Божий ее творит, когда наступает момент ее вселения. Следовательно, душа Пресвятой Марии от вечности не сотворена, а зачата в божественном Замысле, который сотворил ее, когда настал момент вселить ее в зачатое тело. Сотворение и вселение души, т. о., это два одновременных действия.

   В книге Нашего праотца Соломона, который предвидел Тебя и потому может быть назван Твоим пророком, сказано: „Бог имел Меня в начале дел Своих, искони, прежде Творения. От вечности Я была создана, изначально, прежде чем была сотворена эта Земля. Еще не было бездн, а Я уже была зачата. Еще не изливались источники вод, еще не укрепились тяжелые громады гор, а Я уже была. Прежде холмов явилась Я на свет. Он еще не создавал Земли с ее реками, ни осей мироздания, а Я уже была. Когда Он уготовлял небеса и Небо, Я присутствовала при этом. Когда нерушимым законом Он заключил под сводом бездну, когда утвердил в вышине небосвод и подвесил там водные источники, когда установил морю границы и дал водам устав, чтобы те не переходили своих пределов, когда Он полагал основания Земли, Я была с Ним, чтобы привести всё в порядок. Всё время пребывая в радости, Я непрестанно веселилась пред Его лицом. Веселилась в Его вселенной“^[3].

[3] Притчи 8:22–31. Прим. МВ: поэтому Откровение, Церковь и святые Отцы называют Ее «перворожденной».

   Да, о Мать, коей был беремен Беспредельный, Непостижимый, Непорочный, Несотворенный Бог, носивший Тебя как Свое сладчайшее бремя, ликуя от ощущения, что Ты шевелишься в Нем, вызывая у Него улыбки, из которых Он созидал Свое Творение! Ты, которую Он со скорбью произвел на свет, дабы подарить Тебя Миру, нежнейшая душа, рожденная от Девственного, чтобы быть Девой, Совершенством Творения, Светом Рая, Советницей Бога, что, глядя на Тебя, сумел простить Вину, потому что Ты одна, Сама по Себе, умеешь любить так, как не способно любить всё собранное вместе Человечество. В Тебе – Божье Прощение! В Тебе – Божье Лекарство, ибо Ты – врачевание Предвечного той раны, что нанесена человеком Богу! В Тебе – Спасение мира, Мать воплощенной Любви и дарованного Искупителя!

   Душа Моей Матери! Слитый Любовью с Отцом, Я созерцал Тебя внутри Себя, о душа Моей Матери!.. И Твое великолепие, Твоя молитва, сама мысль о том, что Я буду носим Тобою, навеки примиряли Меня с Моей скорбной судьбой и с нечеловеческими переживаниями того, чтó такое этот падший мир для совершеннейшего Бога. Спасибо, о Мать! Я пришел уже насыщенный Твоим утешением, Я снизошел, чувствуя только Тебя, Твое благоухание, Твое пение, Твою любовь… Радость, радость Моя!

   ¹¹Но послушайте вы, знающие теперь, что есть лишь одна Женщина, в которой нет порока, есть лишь одно Создание, не стоившее Искупителю ран, послушайте о втором преображении Марии, Божьей Избранницы.

   Был ясный полдень месяца Адар, и деревья в безмолвном садике были в цвету, и Мария, супруга Иосифа, сорвала ветвь с цветущего дерева, чтобы заменить ею старую, стоявшую в Ее комнатке. Мария, взятая из Храма, только недавно прибыла в Назарет, чтобы украсить дом святых. И с душой, поделенной между Храмом, этим домом и Небом, Она смотрела на цветущую ветвь, думая, что с помощью подобной ветви, необыкновенно распустившейся, ветви, срезанной в этом саду в разгар зимы и зацветшей, словно весною, перед Ковчегом Господним – возможно, ее согрело сияющее над Своей Славой Солнце Божества, – Бог объявил Ей Свою волю… И еще думала, что в день свадьбы Иосиф принес Ей другие цветы, но совсем непохожие на те первые, на чьих легких лепестках было написано: „Я хочу, чтобы Ты сочеталась с Иосифом“… О многом Она думала… И, думая, вознеслась к Богу. Ее руки сновали между прялкой и веретеном и пряли нить, более тонкую, чем волосы на Ее юной голове…

    Ее душа ткала ковер любви, старательно двигаясь, как челнок на ткацком станке, от Земли к Небу. От домашних нужд, потребностей мужа – к нуждам души, к Божьим потребностям. И Она пела и молилась. И возникал ковер на том неземном станке, расстилаясь от Земли к Небу, и поднимался, теряясь в вышине… Из чего он составился? Из тонких, совершенных, прочных нитей Ее добродетелей, из летающей нити челнока, который Она считала „своим“, тогда как он был Божьим: челнок Божьей Воли, на который была навита воля маленькой и великой Девы Израиля, Неведомой миру, Ведомой Богу, навита Ее воля, ставшая единой с Волей Господа. А Ее ковер украшался цветами любви и чистоты, пальмовыми ветвями мира и славы, фиалками, жасминами… Каждая добродетель расцветала на этом ковре любви, который Божья Дева радушно разворачивала от Земли к Небу. И поскольку ковра не хватало, Она устремлялась туда Своим сердцем и пела: „Пусть Возлюбленный Мой придет в Свой сад и вкусит плода с его яблонь… Да сойдет Мой Возлюбленный в Свой сад, к благоуханным цветникам, услаждаться среди садов, срывать лилии. Я принадлежу Возлюбленному Моему, а Мой Возлюбленный – Мне, Он, что услаждается среди лилий!“^[4]

[4] Песнь песней 4:16; 6:2–3.

   И из бескрайних далей среди потоков Света долетал Голос, которого человеческое ухо не в состоянии услышать, а человеческая гортань – воспроизвести. И говорил: „До чего Ты прекрас­на, Подруга Моя! До чего Ты прекрасна!.. Твои уста источают мёд… Ты запертый сад, запечатанный родник, о сестра Невеста Моя…“^[5] И оба голоса объединялись, воспевая вечную истину: „Любовь сильнее смерти. Ничто не в силах угасить или поглотить Нашей любви“[6] И от этого Дева преображалась и преображалась… в то время как снисходил Гавриил, своим пылом призывая Ее обратно на Землю, воссоединяя Ее дух с плотью, чтобы Она могла расслышать и понять просьбу Того, кто называл Ее „Сестрой“, но желал видеть Ее „Невестой“.

[5] Песнь песней 4:1, 11–12.

[6] Песнь песней 8:6–7.

   И вот тут произошло Таинство… И целомудренная, самая целомудренная из всех женщин, Та, что не познала даже непроизвольного побуждения плоти, обомлела перед Божьим Ангелом, поскольку даже ангел смущает смирение и стыдливость Девы, и Она успокоилась, лишь услышав его речь, и поверила, и произнесла слово, благодаря которому „Их“ любовь стала Плотью и одолеет Смерть, и никакая вода не сумеет ее угасить, и никакая злоба – поглотить…»

   ¹²Иисус ласково наклоняется над Марией, которая словно в изумлении припала к Его ногам, вновь переживая тот далекий момент и светясь каким-то особым светом, как будто исходящим из Ее души, и негромко Ее спрашивает: «Каков был Твой ответ, о Пречистая, тому, кто заверил Тебя, что став Божьей Матерью, Ты не утратишь Своего совершенного Девства?»

   И Мария, как будто во сне, с улыбкой и глазами, полными радостных слез, медленно произносит: «Вот Служанка Божья! Пусть свершится со Мной по твоему Слову», – и благоговейно преклоняет голову на колени Сына.

  Иисус укрывает Ее Своим плащом, пряча от глаз окружающих, и говорит: «И это совершилось. И будет совершаться до самого конца. До следующего и следующего Ее преображения. Она всегда будет „Божьей Служанкой“. Всегда будет поступать так, как скажет „Слово“. Моя Мать! Вот какова Моя Мать. Хорошо, что вы начинаете узнавать Ее во всей святости Ее Обли­ка… Мать! Мать! Подними Свое лицо, Возлюбленная. Позови Своих приверженцев снова на Землю, где мы пока находимся…» – говорит Он, убирая с Марии покров спустя некоторый промежуток времени, в продолжение которого было слышно лишь гудение пчел да журчание родничка.

   Мария поднимает лицо, влажное от слез, и шепчет: «Зачем, Сын, Ты со Мной это сделал? Тайны Царя священны…»

   «Но Царь может раскрывать их, когда захочет. Мать, Я это сделал, чтобы было понятно сказанное Пророком: „Женщина заключит в Себе Мужа“^[7], и другое место из другого Пророка: „Дева зачнет и родит на свет Сына“^[8].

[7] Иер. 31:22.

[8] Ис. 7:14.

   А еще чтобы они, которых приводят в ужас слишком многие вещи, касающиеся Слова Божьего и для них унизительные, имели в качестве противовеса побольше такого, что утвердило бы их в радости быть „Моими“. Так они уже никогда не станут смущаться и благодаря в том числе и этому достигнут Неба…

   ¹³Теперь те, кому нужно разойтись по гостеприимным домам, путь идут. Я останусь с женщинами и Марциамом. Завтра на рассвете пусть здесь соберутся все мужчины, так как Я хочу отвести вас в одно место поблизости. Затем мы вернемся и попрощаемся с ученицами, а потом возвратимся в Капернаум, соберем других учеников и отправим их вслед за ними»…