ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МЕСТА
Суд у Пилата
В канонических Евангелиях
1 Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти;
2 и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю.
3 Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам,
(Матф.27:1-3)
11 Иисус же стал пред правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь.
12 И когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал.
13 Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя?
14 И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился.
15 На праздник же [Пасхи] правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели.
16 Был тогда у них известный узник, называемый Варавва;
17 итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом?
18 ибо знал, что предали Его из зависти.
19 Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него.
20 Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить.
21 Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву.
22 Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят.
23 Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят.
24 Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.
25 И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших.
26 Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
27 Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк
28 и, раздев Его, надели на Него багряницу;
29 и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!
30 и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове.
31 И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие.
(Матф.27:11-31)
1 Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату.
2 Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь.
3 И первосвященники обвиняли Его во многом.
4 Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений.
5 Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился.
6 На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили.
7 Тогда был в узах [некто], по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство.
8 И народ начал кричать и просить [Пилата] о том, что он всегда делал для них.
9 Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?
10 Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти.
11 Но первосвященники возбудили народ [просить], чтобы отпустил им лучше Варавву.
12 Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?
13 Они опять закричали: распни Его.
14 Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его.
15 Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
16 А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк,
17 и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него;
18 и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский!
19 И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему.
20 Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его.
(Мар.15:1-20)
1 И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату,
2 и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем.
3 Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь.
4 Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке.
5 Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места.
6 Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин?
7 И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме.
8 Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо,
9 и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему.
10 Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его.
11 Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату.
12 И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом.
13 Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ,
14 сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его;
15 и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти;
16 итак, наказав Его, отпущу.
17 А ему и нужно было для праздника отпустить им одного [узника].
18 Но весь народ стал кричать: смерть Ему! а отпусти нам Варавву.
19 Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство.
20 Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса.
21 Но они кричали: распни, распни Его!
22 Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав Его, отпущу.
23 Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников.
24 И Пилат решил быть по прошению их,
25 и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
(Лук.23:1-25)
28 От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы [можно было] есть пасху.
29 Пилат вышел к ним и сказал: в чем вы обвиняете Человека Сего?
30 Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе.
31 Пилат сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого, —
32 да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет.
33 Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский?
34 Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?
35 Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?
36 Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда.
37 Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
38 Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.
39 Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?
40 Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник.
(Иоан.18:28-40)
1 Тогда Пилат взял Иисуса и [велел] бить Его.
2 И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу,
3 и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам.
4 Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины.
5 Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им [Пилат]: се, Человек!
6 Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины.
7 Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.
8 Пилат, услышав это слово, больше убоялся.
9 И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа.
10 Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?
11 Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
12 С этого [времени] Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю.
13 Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа.
14 Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал [Пилат] Иудеям: се, Царь ваш!
15 Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря.
16 Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели.
(Иоан.19:1-16)
Евангелие как оно было мне явлено
Отрывок из 604 главы
<…>
16В сопровождении всех Своих врагов, за исключением Анны и Кайафы, Иисус выходит наружу, еще раз пересекая притворы Храма, где Он так часто разговаривал, благословлял и исцелял, и через зубчатую ограду попадает на городские улицы, по которым Его скорее тащат, нежели ведут, в нижний город, розовеющий в первых проблесках рассвета.
Думаю, что с единственной целью – мучить подольше – Его заставляют сделать длинный ненужный крюк по Иерусалиму, нарочно ведя мимо рынков, конюшен и гостиниц, переполненных на Пасху народом. Все, что попадается под руку: гнилые овощи на рынках или навоз в стойлах, – начинают метать в Невинного, Чье лицо все больше и больше покрывается синяками и кровавыми ссадинами, а также всевозможной грязью, которую в Него бросают. Волосы, отяжелевшие и немного слипшиеся от кровавого пота, выглядят потускневшими, теперь они растрепаны, осыпаны соломой и мусором, и будучи спутанными, падают на глаза, закрывая лицо.
Рыночная публика, покупатели и продавцы, бросают все и бегут за Несчастным, и не из любви к Нему. Конюхи и слуги толпами выскакивают с постоялых дворов, не слыша распоряжений и призывов своих хозяек, которые, по правде говоря, как и почти все остальные женщины, если не вовсе против этих оскорблений, то, во всяком случае, равнодушны к происходящему, и поэтому возвращаются обратно, ворча на то, что их оставили одних обслуживать такое количество постояльцев.
Таким образом, эта шумная процессия с каждой минутой все увеличивается, и кажется, что ее настроение и внешний вид меняют свой характер, словно в результате мгновенной эпидемии. Настрой становится преступным, а лица, зеленые от ненависти или красные от гнева, превращаются в жестокие маски, руки обрастают когтями, рты вытягиваются как у воющих волков, глаза становятся зловещими, красными и косыми, как у сумасшедших. Только Иисус остается самим Собой, несмотря на то что Он уже весь, с ног до головы, облеплен грязью, и Его черты искажены синяками и кровоподтеками.
17Возле арки, сжимающей улицу, словно игольное ушко, где все застопоривается и почти останавливается, воздух рассекает крик: «Иисус!». Это пастух Илья, пытающийся проложить себе путь, вращая увесистой дубинкой. Старый, могучий, грозный и крепкий, он уже почти пробивается к Учителю. Однако толпа, смятая было под неожиданным натиском, смыкает свои ряды и отбрасывает, одолевает одного, который противостоит целому множеству. «Учитель!» – кричит он, но толпа засасывает его в свой водоворот и уносит прочь.
«Иди!.. Мать… Благословляю тебя…»
Процессия минует узкое место. И, подобно течению, выходящему на простор после запруды, волнуясь, разливается по широкой улице, выстроенной над ложбиной между двумя холмами, с которыми граничат роскошные дома богачей.
Я снова вижу Храм на вершине холма и понимаю, что этот бесполезный круг, по которому заставили пройти Осужденного, завершается там же, где начался, и что он был нужен с целью выставить Его на посмешище перед всем городом и дать возможность оскорбить Его всем желающим, число которых возрастало с каждым шагом.
18Из дворца галопом выезжает всадник. Багровая попона на белой арабской лошади, великолепие его внешнего вида, обнаженный меч, плашмя опускающийся на головы или острием касающийся спин, пуская кровь, – все это делает его похожим на архангела. Когда лошадь, гарцуя, делает курбет и встает на дыбы, превращая копыта в оружие для защиты себя и своего хозяина и в наилучшее средство заставить толпу расступиться, пурпурно-золотое покрывало, туго повязанное золоченой лентой, откидывается с головы всадника, и я узнаю Манаила.
«Назад! – кричит он, – Как вы смеете нарушать покой Тетрарха[11]?» Однако это всего лишь предлог, чтобы оправдать его вторжение и попытку приблизиться к Иисусу. «Этот Человек… дайте мне взглянуть на Него… Отойдите, или я позову стражу…»
[11] Тетрарх (греч. «четверовластник») – титул Иудейских правителей, первоначально деливших Палестину на четыре области. В дальнейшем употребляется независимо от деления страны. В данном случае это – Ирод Антипа, правитель Галилеи и Переи.
Град ударов полотном меча, лягания лошади и угрозы всадника приводят к тому, что люди расступаются, и Манаил добирается до Иисуса и сопровождающей Его храмовой стражи.
«Идите прочь! У Тетрарха больше власти, чем у вас, грязные прислужники. Назад. Я хочу с Ним поговорить», – и удар его меча приходится на самого непримиримого из конвоиров.
«Учитель!..»
«Спасибо. Но уходи! И да поможет тебе Бог!». И, насколько это возможно со связанными руками, Иисус делает благословляющий жест.
Толпа шипит в отдалении, и не успевает Манаил скрыться, как она начинает мстить за то, что ее отодвинули, осыпая Осужденного кучей камней и отбросов.
19По той же улице, которая поднимается в гору и уже вся прогрелась на солнце, они двигаются по направлению к Антониевой башне, чья громада уже виднеется вдалеке.
Слышен пронзительный женский крик: «О! мой Спаситель! О Боже, лучше возьми мою жизнь!»
Иисус оборачивается и на высокой, усыпанной цветами лоджии, опоясывающей красивый дом, среди слуг и служанок видит Иоанну, жену Хузы, простирающую руки к небу, с маленькими Марией и Матфием. Но сегодня Небеса не слышат молитв! Иисус поднимает руки и дает ей прощальное благословение.
«Смерть! Смерть богохульнику, растлителю и дьяволу! Смерть Его друзьям», – и до высокой террасы долетают свист толпы и брошенные камни. Не знаю, задели ли они кого‑нибудь. Я слышу резкий крик и затем вижу, как группа, стоявшая там, распадается и разбегается.
И снова продолжается, и продолжается подъем… В солнечном свете показываются Иерусалимские дома, пустые, опустевшие от ненависти, что правит целым городом, со всеми его жителями и теми, кто пришел на Пасху, ненависти к одному Беззащитному.
20Римские солдаты, их целая манипула[12], бегом высыпают из крепости Антония, направляя копья на собравшуюся чернь, и та с криками рассеивается. Посреди улицы остается Иисус с конвоирами, старшими священниками, книжниками и народными старейшинами.
«Что это за Человек? Это бунт? Ответите за это перед Римом», – надменно говорит центурион.
[12] Манипула – подразделение римской армии, состоявшее из двух центурий (сотен), численность которых могла варьировать.
«По нашему закону Он должен умереть».
«С каких это пор вам вернули „право меча и крови“?» – спрашивает старейший из центурионов, настоящий римлянин с суровым лицом и глубоким шрамом на щеке. Он говорит с презрением и отвращением, как мог бы говорить с какими‑нибудь вшивыми каторжниками.
«Мы понимаем, что у нас нет такого права. Мы верные подданные Рима…»
«Ха-ха-ха! Послушай их, Лонгин. Верные! Подданные! Мерзавцы! Наградил бы я вас стрелами моих лучников».
«Слишком благородная смерть! Спины мулов ни в чем так не нуждаются, как в хорошей плети…», – отвечает Лонгин с ироничным спокойствием.
Начальствующие священники, книжники и старейшины готовы прийти в бешенство. Однако желая достигнуть своей цели, они молчат и проглатывают оскорбление, делая вид, что не поняли его. Поклонившись обоим офицерам, они просят отвести Иисуса к Понтию Пилату, чтобы «он судил и вынес приговор, опираясь на всем известное и беспристрастное римское правосудие».
«Ха-ха! Ты их слышишь? Мы уже мудрее Минервы… Сюда! Передавайте Его нам! А сами идите впереди! Мало ли что. Вы шакалы и подлецы. Опасно поворачиваться к вам спиной. Вперед!»
«Нам нельзя».
«В чем дело? Если кто-то обвиняет, он должен предстать перед судом вместе с обвиняемым. Это римский обычай».
«Дом язычника нечист в наших глазах, а мы уже совершили очищение перед Пасхой».
«О, несчастные! Они осквернятся, если войдут! А убить единственного Еврея, который является человеком, а не шакалом или змеей, подобно вам, это вас не запачкает? Ладно. Тогда оставайтесь здесь. И ни шага вперед, или вас проткнут копьями. Одна декурия[13] вокруг Обвиняемого. Остальные – напротив этого сброда, от которого несет немытым козлом».
[13] Декурия – подразделение, состоявшее из десяти воинов и возглавляемое декурионом.
21Иисус входит в Преторию посреди десятка копьеносцев, образующих вокруг Него каре из алебард. Впереди идут два центуриона. В то время как Иисус останавливается в широком притворе, за которым угадывается внутренний двор, проглядывающий из-за полога, волнующегося на ветру, они исчезают за дверью.
Возвращаются они вместе с Правителем, одетым в белоснежную тогу, на которую, однако, наброшена алая мантия. Возможно, так одевались, когда официально представляли Рим. Он входит лениво, с недоверчивой улыбочкой на выбритом лице, растирая в руке несколько листков лимонной вербены, и с наслаждением вдыхает их аромат. Подходит к солнечным часам и, взглянув на них, поворачивает обратно. Бросает несколько зерен благовония в жаровню, расположенную у подножия статуи какого-то божества. Велит принести ему лимонной воды и полощет ею горло. Разглядывает в отполированном до блеска металлическом зеркале свою волнистую прическу. Кажется, он совсем забыл про Осужденного, ожидающего подтверждения смертного приговора. Наверное, и камни пришли бы в негодование от его медлительности.
Учитывая, что притвор спереди совершенно открыт, а также возвышается на три высоких ступени над приемной, которая, в свою очередь, смотрит на улицу и выше последней еще на три ступени, евреям все очень хорошо видно, и они беспокоятся. Однако возмущаться не осмеливаются, опасаясь копий и дротиков.
Наконец, после долгого хождения кругами, Пилат направляется прямо к Иисусу, оглядывает Его и спрашивает центурионов: «Этот?»
«Этот».
«Пусть войдут Его обвинители», – и он отходит и усаживается на кресло, стоящее на возвышении. Над головой у него скрещенные римские знамена с их золотыми орлами и аббревиатурами[13] власти.
[13] S.P.Q.R. – «Сенат и граждане Рима».
«Не могут войти. Осквернятся».
«Гм!!! Даже лучше. Не придется очищать это место от козлиного духа – сбережем массу благовоний. Пусть, по крайней мере, подойдут. Сюда вниз. И смотрите, чтобы не вошли, раз уж они этого не хотят. Этот Человек, должно быть, предлог для мятежа».
Один из солдат отправляется передать приказ римского Прокуратора. Остальные выстраиваются перед приемной на равных расстояниях, красивые, как девять статуй героев.
22Старшие священники, книжники и старейшины выступают вперед, услужливо кланяются и останавливаются на небольшой площадке перед Преторией, не доходя до трех нижних ступеней.
«Говорите и покороче. Вы уже провинились, нарушив ночной покой и открыв силой городские ворота. Но это я проверю. И зачинщики, и исполнители ответят за неподчинение указу», – Пилат приблизился к ним, оставаясь в приемной.
«Мы пришли передать Риму, божественного императора которого ты представляешь, наше суждение об этом Человеке».
«Какое обвинение вы Ему предъявляете? Мне Он представляется безобидным…»
«Если бы Он не был злодеем, мы бы не привели Его к тебе», – они подаются вперед в своем обвинительном порыве.
«Отодвиньте этих плебеев. На шесть шагов от ступеней дворца. Две центурии к оружию!»
Солдаты мгновенно повинуются, и одна сотня выстраивается на внешней, наиболее высокой, ступени, спинами к приемной, а вторая – на небольшой площади, на которую выходят главные ворота жилища Пилата. Я сказала: ворота, хотя это скорее портик или триумфальная арка, представляющая собой широченный проем, ограниченный решеткой, сейчас распахнутой, и ведущая в зал длинным коридором приемной, по меньшей мере шести метров в ширину, так что все происходящее в зале прекрасно видно. За пределами приемной видны озверевшие лица иудеев, угрожающе и злобно глядящие внутрь, глядящие с той стороны, из-за вооруженного оцепления, что локоть к локтю, как на параде, наставило двести копий на малодушных убийц.
«Повторяю: какое обвинение вы Ему предъявляете?»
«Он совершил преступление против Закона наших отцов».
«И вы пришли побеспокоить меня по этому поводу? Возьмите Его и судите по вашим законам».
«Нам никого не позволено приговаривать к смертной казни. Мы люди неученые. Еврейское Право – это слабоумное дитя по сравнению с совершенным Римским Правом. Как люди невежественные и как подданные Рима, нашего наставника, мы нуждаемся…»
«С каких пор вы стали такими слащавыми и покладистыми?.. Однако вы сказали правду, о великие притворщики! Вы нуждаетесь в Риме! Да. Чтобы избавиться от Человека, который вас беспокоит. Понимаю», – смеется Пилат, глядя в ясное темно-бирюзовое небо, прямоугольное окно которого обрамлено мраморными белыми стенами зала, – «Скажите: какие преступления против ваших законов Он совершил?»
«Мы выяснили, что Он был причиной беспорядков в нашем народе и мешал платить подать Цезарю, называя Себя Христом, царем иудеев».
23Пилат вновь подходит к Иисусу, который стоит в центре зала, где Его оставили солдаты, связанный, но без конвоя, настолько очевидной выглядит Его кротость. И спрашивает: «Ты – царь иудеев?»
«Ты спрашиваешь это сам по себе или по чужому наущению?»
«А Ты считаешь, мне есть дело до Твоего царства? Что я: иудей? Твои соотечественники и их вожди предали Тебя в мои руки, чтобы я судил Тебя. Что Ты сделал? Я знаю, Ты честный. Отвечай. Правда ли, что Ты стремишься к власти?»
«Мое Царство происходит не от этого мира. Будь оно земным, Мои служители и солдаты сражались бы, чтобы не дать иудеям схватить Меня. Но Царство Мое – неземное. И ты знаешь, что власти Я не ищу».
«Это верно. Знаю. Мне рассказывали. Но Ты все же не отрицаешь, что Ты царь?»
«Ты это утверждаешь. Я Царь. Для того Я и пришел в мир, чтобы нести свидетельство об Истине. Кто друг Истине, тот слышит Мой голос».
«И что такое эта Истина? Ты философ? Перед лицом смерти это не пригодится. Сократ все равно умер».
«Однако это пригодилось ему при жизни, прожить хорошо. И так же хорошо умереть. И вступить в новую жизнь, не изменив гражданским добродетелям».
«Клянусь Юпитером!» – некоторое время Пилат изумленно смотрит на Него. Затем возвращается к своему недоверчивому сарказму. Приняв скучающее выражение, он поворачивается спиной, обращаясь к иудеям: «Я не нахожу в Нем никакой вины».
Охваченная внезапным страхом упустить и жертву, и зрелище смертной казни, толпа начинает бунтовать. Слышатся крики: «Он мятежник!», «Богохульник», «Потворствует распущенности», «Подстрекает к мятежу», «Отказывается почитать Цезаря», «Разыгрывает из Себя пророка», «Применяет черную магию», «Он демон», «Возмущает людей Своими учениями, проповедуя по всей Иудее, куда сам прибыл из Галилеи», «Смерть Ему!», «Смерть Ему!»
«Он галилеянин? Ты галилеянин?» – Пилат вновь обращается к Иисусу, – «Слышишь, в чем Тебя обвиняют? Оправдывайся».
Но Иисус молчит.
24Пилат задумывается… И решает: «Одна центурия – к Ироду Его. Пусть судит Его. Он его подданный. Я признаю полномочия Тетрарха и заранее подпишусь под его вердиктом. Передайте ему. Идите».
Иисус, окруженный, словно разбойник, сотней солдат, вновь пересекает город, и Ему навстречу опять попадается Иуда Искариот, которого Он уже встречал возле рынка. Я забыла упомянуть про это раньше под воздействием отталкивающего поведения черни. Тот же милосердный взгляд в сторону предателя…
Теперь Его труднее пнуть или ударить палкой, но камней и разного хлама более чем достаточно. И если от римских шлемов и доспехов камни гулко отскакивают, не причинив вреда, то на теле Иисуса, Который шествует в одной тунике, оставив плащ в Гефсимании, они, конечно, оставляют отметины.
Войдя в пышный дворец Ирода, Он видит Хузу… который не в состоянии глядеть на Него и скрывается, прикрыв голову плащом, чтобы не видеть Его в таком положении.
25Вот Он в зале, перед Иродом. А позади Него – книжники и фарисеи, которые, чувствуя себя здесь непринужденно, приступают к своим лживым обвинениям. Только центурион с четырьмя воинами сопровождают Его к Тетрарху.
Ирод сходит со своего места и кружит около Иисуса, выслушивая нападки Его врагов. И издевательски улыбается. Потом начинает изображать сочувствие и уважение, которые не смущают Мученика, как не смутили Его насмешки.
«Ты велик. Я знаю. Я наблюдал за Тобой и радовался, что Хуза был Твоим другом, а Манаил – учеником. Я… все заботы о Государстве… Но так хотелось сказать Тебе: великий… просить Тебя о прощении… Этот взгляд Иоанны… ее голос обвиняют меня, и они постоянно передо мной. Ты святой, который изглаживает грехи мира. Отпусти мне грехи, Христос».
Иисус молчит.
«Слышал, Тебя обвиняют в настроениях против Рима. Так не Ты ли тот обещанный скипетр[14], что поразит Ассура?»
[14] Ис. 30: 30–32.
Иисус молчит.
«Мне говорили, будто Ты предсказывал конец Храма и Иерусалима. Но разве Храм как духовное начало не вечен, будучи желанием вечного Бога?»
Иисус молчит.
«Ты сошел с ума? Лишился власти? Сатана сковал Твою речь? Он Тебя покинул?» – Ирод уже смеется.
26Однако потом отдает какое-то распоряжение. Несколько слуг спешно приносят жалобно скулящую борзую собаку, у которой сломана нога, и приводят слабоумного конюха, больного гидроцефалией, слюнявого, уродливого, предмет насмешек для слуг. Книжники и священники, завидев носилки для собаки, убегают с криками о святотатстве. Ирод, продолжая издеваться, поясняет: «Это любимец Иродиады. Подарок из Рима. Сломал вчера ногу, и она безутешна. Прикажи, чтобы он исцелился. Сотвори чудо».
Иисус строго смотрит на него и молчит.
«Я обидел Тебя? Ну, тогда этого. Это человек, хотя он и недалеко ушел от дикого животного. Дай ему разум, коль скоро Ты – Разум Отца… Не так ли Ты говорил?» – и оскорбительно хохочет.
Еще более строгий взгляд Иисуса и тишина.
«Этот Человек слишком воздержанный, а сейчас еще и обескуражен обращением. Давайте сюда вина и женщин. И развяжите Его».
Его развязывают. И пока множество слуг вносит амфоры и кубки, входят танцовщицы… ничем не прикрытые: разноцветная льняная бахрома опоясывает, в качестве единственной одежды, их стройные фигуры от талии до бедер. И больше ничего. Бронзовые, так как они – африканки, проворные, словно молодые газели, они начинают свой молчаливый сладострастный танец.
Иисус отказывается от кубков и, не говоря ни слова, закрывает глаза. Такое пренебрежение веселит придворных Ирода.
«Выбирай любую, какую хочешь. Живи. Научись жить!..» – подначивает Ирод.
Иисус похож на изваяние. Руки сплетены, глаза сомкнуты. Он не шевелится даже тогда, когда эти распутные танцовщицы слегка касаются Его своими обнаженными телами.
«Довольно. Я обращался к Тебе как к Богу, но Ты не повел себя как Бог. Я обращался к Тебе как к человеку, но ты не повел себя как человек. Ты безумен. Белую одежду! Наденьте ее на Него, чтобы Понтий Пилат знал, что Тетрарх счел своего Подданного безумцем. Центурион, скажи Проконсулу, что Ирод смиренно выказывает ему свое почтение и склоняется перед Римом. Идите».
И вновь связанный, Иисус выходит в белой льняной тунике, достающей Ему до колен и надетой поверх Его багряной шерстяной одежды.
Они возвращаются к Пилату.
27Теперь, когда центурия с трудом протискивается сквозь толпу, без устали ожидающую около дворца Проконсула, – странно видеть такое множество людей в этом месте и по соседству, тогда как остальная часть города выглядит опустевшей, – Иисус замечает группу пастухов, которые все здесь: Исаак, Ионафан, Левий, Иосиф, Илия, Матфий, Иоанн, Симеон, Вениамин и Даниил, вместе с небольшой компанией галилеян, из которых я узнаю Алфея и Иосифа Алфеева. С ними еще двое, мне незнакомых, но судя по прическе, я бы сказала, что они иудеи. И еще дальше видит Иоанна, проскользнувшего в приемную и выглядывающего из-за колонны, вместе с каким-то римлянином, видимо, слугой. Иисус улыбается и одному, и другим… Своим друзьям… Но что такое эти несколько человек, да еще Иоанна, Манаил и Хуза, посреди бурлящего океана ненависти?!
28Центурион, поприветствовав Понтия Пилата, докладывает ему.
«Опять сюда?! Ух! Это проклятое племя! Пододвиньте поближе это сборище, и приведите сюда Обвиняемого. О, что за досада!»
Он выступает навстречу толпе, оставаясь все же в центре зала.
«Слушайте, евреи. Вы привели мне этого Человека как подстрекателя. Я допросил Его в вашем присутствии и не нашел в Нем ничего из тех преступлений, в которых вы Его обвиняете. Ирод нашел не больше моего и отослал Его обратно к нам. Он не заслуживает смерти. Рим высказался. Но чтобы не расстраивать вас и не лишать развлечения, я отдам вам взамен Варавву. А Его я накажу сорока ударами плетей. Этого достаточно».
«Нет, нет! Не Варавву! Не Варавву! Смерть Иисусу! И ужасная смерть! Отпусти Варавву и приговори этого Назарянина».
«Послушайте же! Я же сказал: порка. Разве этого мало? Тогда подвергну Его бичеванию. Это жестоко, знаете? От этого можно умереть. Что Он такого сделал? Я не вижу в Нем никакой вины. И я Его освобожу».
«Распни! Распни! На смерть! Ты покрываешь преступников! Язычник! Ты тоже дьявол!»
Толпа внизу надвигается, и первая шеренга солдат готова дрогнуть, не имея возможности пустить в ход копья. Но второй ряд, спустившись на ступеньку, разворачивает свои копья и выручает товарищей.
«На бичевание Его», – приказывает Пилат центуриону.
«Сколько ударов?»
«Сколько сочтешь нужным… Все равно, дело закончено. И мне оно надоело. Иди».
29Четверо солдат ведут Иисуса во внутренний двор по другую сторону зала. В середине двора, вымощенного разноцветным мрамором, возвышается колонна, похожая на те, что при входе. И где-то в трех метрах от земли в нее вделана железная перекладина, выступающая, как минимум, на метр, с кольцом на конце. К нему и привязывают Иисуса за руки, вздернув их над головой и предварительно раздев Его. На Нем только короткие полотняные штаны и сандалии. Его руки связаны вместе в области запястий и вытянуты до самого кольца, так что, несмотря на Свой рост, Он еле достает до пола, стоя на мысках… Такое положение само по себе мучительно.
Я читала, не знаю где, будто эта колонна была невысокой, и Иисус стоял согнувшись. Возможно. Но я говорю то, что вижу.
Позади Него пристраивается некто, напоминающий палача, с явно еврейским профилем; перед Ним – еще один, на вид такой же. В руках у них плети, сделанные из семи закрепленных на рукояти кожаных ремней, на концах у которых свинцовые грузила. Они приступают к бичеванию, ритмично нанося удары, словно упражняются. Один спереди, другой сзади, так что тело Иисуса от ударов поворачивается в разные стороны.
Те четверо солдат, которым Его поручили, совершенно безучастны и играют в кости с еще тремя, присоединившимися к ним. И голоса играющих накладываются на звуки плетей, которые то шипят как змеи, то гулко резонируют подобно камням, ударяющим в натянутую кожу барабана. Они бьют по несчастному телу, стройному и белому как старая слоновая кость, и оно покрывается полосками, которые проявляются все ярче и ярче, достигая вначале розового оттенка, потом фиолетового; после они превращаются в синие опухоли, наполненные кровью; затем кожа трескается и прорывается, и кровь начинает струиться со всех сторон. С удвоенной жестокостью они хлещут по грудной клетке и животу, но множество ударов приходится также по ногам, рукам и даже по голове, не оставляя ни одного живого места.
Но Он не издает ни стона… Если бы Его не держала веревка, Он бы упал. Но Он не падает и не стонет. Лишь голова после множества полученных ударов свисает на грудь, как от обморока.
«Эй! Остановитесь! Он должен быть жив, когда Его будут убивать», – насмешливо кричит один из солдат.
Двое палачей останавливаются и вытирают пот.
«Мы измучились», – говорят они, – «Дайте нам плату, чтобы мы могли промочить горло…»
«Я отплатил бы вам виселицей! Нате, вот вам…», – и декурион бросает каждому палачу по крупной монете.
«Вы славно поработали. Он похож на мозаику. Тит, говоришь, Он действительно был дорог Александру? Тогда сообщим ему, пусть оплакивает. Давай-ка, мы Его развяжем».
30Его развязывают, и Иисус валится на пол как мертвый. Оставляют Его лежать, несколько раз поддевая ногами, обутыми в калиги[15], с целью добиться от Него хотя бы стона. Но Он молчит.
[15] Калиги – солдатские башмаки.
«Он что, умер? Разве это возможно? Он молод и, как мне рассказывали, ремесленник… а выглядит как утонченная дама».
«Сейчас я этим займусь», – произносит один из солдат. И пытается посадить Его, оперев спиной о колонну. На месте, где Он лежал, видны сгустки крови… Солдат направляется к фонтанчику, журчащему под сводами портика, наполняет водой бадью и опрокидывает ее на голову и на тело Иисуса. «Порядок! Цветам вода полезна».
Иисус глубоко вздыхает и пробует подняться, но глаза пока не открывает.
«О, славно! Ну, красавец! Как Тебя заждалась подруга!..»
Но Иисус тщетно опирается кулаками в пол, пытаясь выпрямиться.
«Давай! Живее! Ты такой слабый? Вот подкрепление», – ухмыляется другой солдат. И древком своей алебарды наносит удар по лицу и попадает между правой скулой и носом, который начинает кровоточить.
Иисус открывает глаза, осматривается. Затуманенный взгляд… Смотрит на солдата, ударившего Его, вытирает ладонью кровь и потом, с большим усилием, встает на ноги.
«Одевайся. Так оставаться неприлично. Бесстыжий!». Все хохочут, собравшись вокруг Него.
Он молча подчиняется. Но как только Он нагибается – а Он один лишь знает, каких страданий Ему стоит наклониться до земли после таких ушибов, когда раны еще больше открываются от растяжения кожи, и от лопающихся волдырей появляются новые – солдат тотчас раскидывает одежды, пнув их ногой. И всякий раз, когда Иисус, шатаясь, вновь добирается до них, кто-то из солдат опять отшвыривает их подальше или разбрасывает по сторонам. И Иисус, мучительно страдая, идет за ними, не говоря ни слова, пока солдаты непристойно насмехаются над Ним.
Наконец-таки Ему удается одеться. Он также надевает и белую тунику, которая лежала в углу и осталась чистой. Как будто хочет прикрыть Свое бедное красное одеяние, которое еще вчера было таким красивым, а сейчас заляпано грязью и запятнано кровью, истекшей в Гефсимании. Кроме того, перед тем как надеть короткую нижнюю рубашку, Он вытирает ею Свое мокрое лицо, очищая его от плевков и пыли. И оно, это бедное святое лицо, снова выглядит чистым, только отмечено синяками и мелкими порезами. Он также приводит в порядок Свои растрепанные волосы и бороду, повинуясь врожденной потребности держать внешность опрятной.
И потом присаживается на корточки на солнце. Поскольку Он весь дрожит, мой Иисус… В Нем начинает развиваться лихорадка, проявляясь в виде сильного озноба. И также чувствуется слабость от потери крови, голодания и долгой ходьбы.
31Ему опять связывают руки, и веревка снова врезается там, где уже видны два красных браслета содранной кожи.
«И что дальше? Что нам с Ним делать? Мне уже скучно!»
«Подожди. Евреи хотят царя. Сейчас мы им его дадим. Вот Он…», – рассуждает солдат.
И бежит, очевидно, на задний двор, откуда возвращается со связкой ветвей дикого боярышника, еще довольно гибкого, поскольку весной его ветви остаются относительно мягкими, тогда как длинные и острые шипы – весьма твердые. С помощью кинжала они срезают листья и цветки, сгибают эти ветви в форме круга и надевают на несчастную голову. Однако варварский венец падает на шею.
«Не подходит. Надо поуже. Сними-ка его».
Венец снимают, царапая щеки, цепляя и вырывая волосы и рискуя Его ослепить. Венец делают поменьше. Теперь он слишком мал. Несмотря на то, что его насаживают с силой, и шипы впиваются в голову, он не держится. Его опять срывают, вырывая еще больше волос, и опять подгоняют. Теперь точно по голове. Впереди три колючих ветви. Сзади, там, где концы этих ветвей переплетаются, получается настоящий узел из шипов, которые вонзаются в затылок.
«Видишь, как хорошо? Настоящая бронза с чистыми рубинами. Погляди на Себя, о царь, в мою кирасу», – насмешливо предлагает изобретатель этой муки.
«Чтобы получился царь, одной короны недостаточно. Нужны пурпурная мантия и скипетр. В стойле есть палка, а в сточной канаве – красная хламида. Принеси их, Корнелий».
И как только их приносят, на плечи Иисуса набрасывают испачканное красное тряпье и, ударив палкой по голове, дают ее Ему в руки, и начинают кланяться и приветствовать: «Радуйся, царь Иудейский», покатываясь со смеху.
Иисус не реагирует. Он позволяет усадить Себя на «трон», роль которого исполняет перевернутая вверх дном бадья, из которой поят лошадей. Он сносит удары и насмешки, не проронив ни звука. И только смотрит на них… и этот взгляд полон такой доброты и такой ужасающей скорби, что без боли в сердце этого нельзя выдержать.
32Солдаты лишь тогда прекращают свои насмешки, когда грубый голос начальника приказывает им доставить Виновного к Пилату. Виновного! В чем?
Иисуса опять приводят в зал, который теперь закрыт от солнца дорогим навесом. Он так и остается в терновом венце, хламиде и с палкой в руках.
«Выйди вперед. Чтобы я показал Тебя народу».
Иисус, хоть и избитый, с достоинством выпрямляется. О, как настоящий царь!
«Слушайте, евреи! Вот этот Человек. Я наказал Его. А теперь пускай Он уходит».
«Нет, нет! Мы хотим видеть Его. Наружу! Чтобы этого богохульника было видно!»
«Выведите Его наружу. И смотрите, чтобы Его не схватили».
И между тем, как Иисус выходит в приемную, в окружении каре солдат, Пилат указывает на Него рукой и говорит: «Вот этот Человек. Ваш царь. Разве все еще недостаточно?»
Солнце в знойный день светит почти перпендикулярно, так как время сейчас между третьим и шестым часом, оно сияет так, что глаза и лица отчетливо видны: неужели это люди? Нет: бешеные гиены. Они кричат, потрясают кулаками, требуя смерти…
Иисус держится прямо. И, уверяю, у Него никогда еще не было такого благородного величия. Даже когда Он совершал самые удивительные чудеса. Это величие страдания. И при этом настолько божественное, что его вполне хватило бы, чтобы назвать Его Богом. Но чтобы произнести это Имя, нужно быть как минимум человеком. А в Иерусалиме сегодня вместо людей – одни бесы.
Иисус смотрит поверх голов, ищет, и находит среди моря враждебных лиц несколько дружественных. Сколько? Не больше двадцати друзей посреди тысяч недругов… И Он опускает голову, пораженный тем, насколько их мало. Падает слеза… другая… еще одна… Вид Его слез вызывает не сочувствие, но еще более свирепую ненависть.
33Его уводят обратно в зал.
«Итак? Отпустите Его. Это справедливо».
«Нет. На смерть. Распни Его».
«Я отдам вам Варавву».
«Нет. Христа!»
«Раз такое дело, возьмите Его сами. И сами Его распинайте. Потому что я не нахожу в Нем никакой вины для этого».
«Он называл себя Сыном Божиим. По нашему закону за такое богохульство полагается смерть».
Пилат задумывается. Идет обратно. Садится на свой небольшой трон. Кладет на лоб ладонь и, уперев локоть в колено, внимательно разглядывает Иисуса. Говорит: «Подойди ко мне».
Иисус подходит к подножию возвышения.
«Правда ли это? Отвечай».
Иисус молчит.
«Откуда Ты? Кто такой Бог?»
«Бог – это Всё».
«Ну и? Что означает это „Всё“? Что такое это „Всё“ для того, кто умирает? Ты безумен… Бога нет. Есть я».
Иисус молчит. Проронив это веское слово, Он погружается в молчание.
34«Понтий, вольноотпущенница Клавдии Прокулы просит разрешения войти. У нее для тебя письмо».
«Господи! Теперь еще и женщины! Пусть войдет».
Входит некая римлянка и становится на колени, протягивая вощеную табличку. Должно быть, это именно то письмо[16], где Прокула умоляет своего мужа не осуждать Иисуса. Пока Пилат читает, женщина отступает назад.
[16] Мф. 27:19.
«Советует мне остерегаться Твоего убийства. Ты действительно нечто большее, нежели просто гаруспик? Ты меня пугаешь».
Иисус молчит.
«Разве не знаешь, что в моей власти освободить Тебя или распять Тебя?»
«Ты не имел бы никакой власти, если бы тебе не было дано свыше. Поэтому тот, кто предал Меня в твои руки, виновен больше тебя».
«Кто же это? Твой Бог? Мне боязно…»
Иисус молчит.
Пилат в замешательстве. Его одолевают противоречивые желания. Он боится Божьего наказания, боится наказания Рима, опасается также мести иудеев. На мгновение побеждает страх Божий. Пилат выходит в переднюю часть приемной и громко выкрикивает: «Он невиновен».
«Если ты это утверждаешь – ты недруг Цезаря. Всякий, кто объявит себя царем, враг ему. Ты хочешь отпустить Назарянина. Мы сообщим об этом Цезарю».
Пилатом овладевает человеческий страх.
«Итак, вы желаете Его смерти? Пусть будет так. Но да не запятнает моих рук кровь этого Праведника!» – ему приносят сосуд, и он умывает свои руки в присутствии народа, который в это время кричит, охваченный бешенством: «На нас, на нас Его кровь. Пусть Его кровь падет на нас и на наших детей. Мы Его не боимся. На крест! На крест!»
35Понтий Пилат возвращается к своему маленькому трону, призывая центуриона Лонгина и одного из рабов. Приказывает рабу принести дощечку, к которой прикрепляет вывеску, где делает надпись: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский». И показывает ее народу.
«Нет. Не так. Не царь Иудейский. Но что Он говорил, будто Он царь Иудейский», – кричат многие.
«Что я написал, то написал», – сурово отвечает Пилат и, вытянувшись прямо, простирает свою руку вперед, обращая ее ладонью вниз, и выносит вердикт: «Отправишься на крест. Воин, ступай, приготовь крест»[17]. Он сходит с возвышения и, даже не поглядев на шумящую толпу и на бледного Осужденного, покидает зал…
[17] Фраза на латыни: «Ibis ad crucem! I, miles, expedi crucem».
Иисус остается в центре зала под надзором солдат в ожидании креста.
Наставление Иисуса Христа
10 марта 1944. Пятница
36Иисус говорит:
«Я хочу, чтобы ты поразмышляла на тему Моих встреч с Пилатом.
Иоанн, наиболее точный свидетель и повествователь, который почти всегда присутствовал сам или, как минимум, находился очень близко, рассказывает, как после дома Кайафы Я был отведен в Преторию. И уточняет: „ранним утром“. Действительно, ты это видела, только что начало светать. Он также уточняет: „они (иудеи) не вошли, чтобы не оскверниться и иметь возможность вкушать Пасху“.
Будучи, как всегда, лицемерными, они считали опасным переступить порог языческого дома, но не считали грехом убить Неповинного и, успокоив душу совершенным преступлением, получили даже большее удовольствие от Пасхи. В наши дни у них тоже немало последователей. Им подобны все, кто внутренне ведет себя дурно, а внешне выказывает почтение к религии и любовь к Богу. Формулировки, формулировки, а истинной веры нет! Такие вызывают у Меня негодование и отвращение.
Так как иудеи не вошли в дом Пилата, он сам вышел послушать, чего же хочет эта ревущая толпа, и как опытный правитель и судья, с первого взгляда увидел, что повинен не Я, а это опьяненное ненавистью сборище. Обменявшись взглядами, мы поняли друг друга без слов. Я сделал вывод, что он за человек. Он сделал выводы обо Мне. Во Мне шевельнулась жалость к нему, как к слабому человеку. А ему стало жаль Меня, потому что Я невиновен. С самого начала он пытался спасти Меня. И ввиду того, что право исполнять правосудие по отношению к преступникам было дано и сохранялось исключительно за Римом, он попытался спасти Меня, заявив: „Судите Его по своему закону“.
37Вторично проявив лицемерие, иудеи не пожелали выносить Мне приговор. Действительно, право суда принадлежало Риму. Но когда, к примеру, был побит камнями Стефан, Рим все еще управлял Иерусалимом и, несмотря на это, они вынесли и привели в исполнение смертный приговор[18], не считаясь с Римом. Что до Меня, Которого они не любили, однако ненавидели и боялись, – они не желали признавать Меня Мессией, но опасались непосредственно убивать, на случай если Я все‑таки Мессия. Поэтому они поступили иначе и обвинили Меня в том, что Я – подстрекатель против Римского владычества (вы бы сказали: мятежник), с тем чтобы Меня осудил именно Рим.
[18] См. Деян. 6: 8–15; 7: 51–60.
На своем позорном судилище, как это было часто в течение Моего трехлетнего служения, Меня обвиняли в том, что Я богохульник и лжепророк, и поэтому должны были бы побить камнями или убить как-нибудь еще. Однако теперь, чтобы избежать непосредственного участия в этом преступлении, – а они инстинктивно чувствовали, что могут быть за это наказаны, – они заставили Рим взять его на себя, провозгласив Меня преступником и мятежником.
Когда людские толпы становятся одержимыми, а их вожди сатанеют, нет ничего проще, чем обвинить невиновного, чтобы дать выход их жестокости и желанию расправы, и избавиться от тех, кто критикует или является помехой. Мы вернулись к тогдашним временам. Этот мир, вынашивая злобные идеи, то и дело взрывается, демонстрируя подобные извращения. Словно гигантская беременная женщина, толпа, с помощью диких учений взрастив в своем чреве монстра, рождает его на свет, чтобы тот пожирал. Пожирал сначала лучших, а потом – саму эту толпу.
38Пилат возвращается в Преторию, подзывает Меня и вопрошает.
Он уже слышал, что обо Мне говорят. Среди его военачальников были такие, кто произносил Мое Имя с благодарной любовью, со слезами на глазах и с радостным сердцем и считал Меня благодетелем. В своих отчетах Претору, когда их спрашивали о том Пророке, что притягивает к Себе толпы и проповедует новое учение с упоминанием какого-то странного царства, непостижимого для языческого ума, они всегда отвечали, что Я скромный и добрый, что не ищу почестей на Земле и что прививаю и практикую уважение и послушание властям. Более искренние, нежели израильтяне, они видели истину и свидетельствовали о ней.
В прошлое воскресенье[19], когда внимание Пилата привлекли выкрики толпы, он выглянул на улицу и увидел безоружного Человека верхом на ослике, окруженного детьми и женщинами, и благословляющего их. И понял, что этот Человек нисколько не может быть опасен для Рима.
[19] Вербное Воскресенье, когда Иисус торжественно вошел в Иерусалим.
Итак, ему хотелось узнать, царь ли Я на самом деле. С присущей ему недоверчивой иронией язычника он собирался немного посмеяться над царским величеством, восседающим на осле, имеющим в качестве придворных босоногих детей, улыбающихся женщин и обыкновенных мужчин, над таким величеством, которое в течение трех лет не испытывало влечения ни к богатству, ни к власти, и не говорило ни о каких других завоеваниях, кроме душевных и духовных. Что такое для язычника душа? У него даже боги не имеют души. Так может ли ей обладать человек? А тут еще этот Царь без короны и без дворца, без придворных и без солдат твердит ему, что царство Его – не от мира сего. Настолько не от мира, что никакие слуги и воины не поднимутся на защиту своего Царя, чтобы освободить Его от врагов.
Сидя на своем месте, Пилат внимательно вглядывается в Меня, потому что Я для него загадка. Очистил бы душу от человеческих забот, от гордости за свое положение, от заблуждений язычества, – сразу понял бы, кто Я. Но как войти свету туда, где вход ему заслоняет слишком много вещей?
39Всегда так, дети Мои. И сейчас тоже. Как Бог и Его свет смогут проникнуть туда, где им не оставили места, а окна и двери закрыты и находятся под охраной гордости, привязанности к земному, пороков, излишеств, – многих, многих стражников на службе у Сатаны против Бога?
Пилат не в состоянии понять, что такое Мое Царство. И, что более огорчительно, не просит, чтобы Я объяснил ему это. На Мое приглашение познакомиться с Истиной он, неисправимый язычник, отвечает: „Что такое истина?“ и, пожав плечами, считает этот вопрос исчерпанным.
О, дети, дети Мои! О, Мои Пилаты нынешних времен! Вы тоже, подобно Понтию Пилату, пожимая плечами, упускаете самые насущные вопросы. Вам они кажутся бесполезными, старомодными вещами. Что такое Истина: деньги? Нет. Женщины? Нет. Власть? Нет. Физическое здоровье? Нет. Человеческая слава? Тоже нет. А значит, о ней можно забыть. Не стоит гоняться за чем-то иллюзорным. Деньги, женщины, власть, здоровье, удобства, почести, – все это вещи конкретные, полезные, которые можно любить и стремиться к ним, как ко всякой цели. Так вы рассуждаете. И, хуже Исава[20], меняете вечные блага на грубую пищу, что одинаково вредна и для вашего тела, и для вашей души. Почему вы не продолжаете вопрошать: „Что такое истина“? Она, Истина, не просит ни о чем, кроме того, чтобы вы о Ней знали и у Нее учились. Она стоит перед вами, как перед Пилатом, смотрит на вас умоляющими глазами, полными любви, и заклинает: „Спроси Меня. Я тебя научу“.
[20] Исав – знаменитый библейский персонаж, продавший первородство своему брату Иакову за чечевичную похлебку.
Видела, как Я смотрел на Пилата? Точно так же Я смотрю на каждого из вас. И если Я гляжу с безмятежной любовью на того, кто любит Меня и ждет Моих слов, то с печальной любовью смотрю Я на того, кто не любит, не ищет и не слышит Меня. Но это всегда любовь, потому что Любовь – Моя природа.
40Пилат, больше не задавая вопросов, оставляет Меня и направляется к толпе нечестивцев, голоса которых не в пример грубее, старающихся силой навязать свою волю. И он прислушивается к ним, этот несчастный, который не услышал Меня и, пожав плечами, отклонил Мое предложение познакомиться с Истиной. Прислушивается ко Лжи. Идолослужение, какие бы формы оно ни принимало, всегда склонно почитать и принимать Ложь, какую бы то ни было. А Ложь, принятая по слабости, доводит эту слабость до преступления.
И все-таки Пилат, уже стоя на пороге преступления, и раз, и два хочет спасти Меня. Именно с этой целью он посылает Меня к Ироду. Он прекрасно знает, что этот хитрый правитель, лавирующий между Римом и своим народом, поступит таким образом, чтобы не ущемить Рим и не задеть евреев. Но, как всякий слабый человек, он на некоторый срок откладывает решение, которое ему трудно принять, в надежде, что народное возмущение уляжется.
Я говорил: „Пусть ваша речь будет: да, да; нет, нет“[21]. Но он этого не слышал или, если кто-то пересказал ему, как обычно, пожал плечами. Чтобы преуспевать в этом мире, чтобы приобретать почести и выгоды, требуется уметь из „да“ делать „нет“, а из „нет“ – „да“, смотря по тому, что подсказывает здравый смысл (читай: мирские соображения).
[21] Мф. 5:37.
Сколько, сколько Пилатов развелось в двадцатом столетии! Где же те герои христианства, что говорили да, и только да – Истине и ради Истины, и нет, и только нет – Лжи? Где эти герои, которые в состоянии встречать опасность и невзгоды с железной стойкостью и ясной решимостью, ничего не откладывая, потому что Добро нужно творить сразу, и так же сразу отвергать Зло, без всяких „но“ и „если“?
41И вот, по Моем возвращении от Ирода, новое ухищрение Пилата: бичевание. И на что он рассчитывал? Разве он не знал, что толпа – это стая диких зверей, которые при виде крови становятся только безжалостнее? Однако Я должен был быть измолот, чтобы искупить ваши телесные грехи. И Я был измолот. На Моем теле не осталось ни одного целого места. Я тот Человек, о ком говорит Исайя[22]. И к назначенному мучению прибавилось еще одно, непредусмотренное, но изобретенное людской жестокостью: терновый венец.
[22] Ис. 52:14.
Люди, вы видите Его, вашего Спасителя, вашего Царя, коронованного болью, с целью избавить ваши головы от множества грехов, вызревающих в них? Вы не подумали о том, какую боль переносила Моя ни в чем не повинная голова, поплатившаяся за вас, за ваши всё более ужасные грехи мысли, что претворяются в дела? Вы, привыкшие чувствовать себя оскорбленными, даже когда для этого нет никаких оснований, взгляните на вашего оскорбляемого Царя, который есть Бог, в Его шутовской рваной красной мантии, с венцом из шипов и скипетром из тростника. Он уже умирает, а Его хлещут ладонями по лицу и усмехаются. Даже это не возбуждает в вас сострадания. Как те иудеи, вы продолжаете показывать Мне свои кулаки и кричать: „Уходи, уходи, у нас нет другого бога, кроме Цезаря“. О, идолопоклонники, вы служите не Богу, а самим себе и тем из вас, кто оказался посильнее. Сын Божий вам не нужен. Он не помогает вам в ваших злодеяниях. Зато Сатана услужливее. Поэтому вам нужен именно он. Вы боитесь Сына Божьего. Как Пилат. И когда вы чувствуете, что Он возвышается над вами Своей мощью и начинает говорить в вас голосом совести, упрекающим вас от Его имени, вы, подобно Пилату, задаете вопрос: „Кто Ты?“
Вы знаете, кто Я. Даже те, кто не признает Меня, знает, кто Я и что из себя представляю. Не лгите. Двадцать столетий вращаются вокруг Меня и показывают вам, кто Я, и разносят весть о Моих чудесах. Пилат заслуживает большего прощения. Вы – нет, так как у вас есть наследие в двадцать веков Христианства, чтобы поддержать вашу веру или насадить ее в себе, однако вы и слышать об этом не хотите. Кроме того, к Пилату Я отнесся строже, чем к вам. Я не ответил ему. А к вам обращаюсь. И, тем не менее, Мне не удается убедить вас, что именно Я есть Тот, кому следует поклоняться и оказывать послушание.
Даже теперь вы обвиняете Меня в том, что Я Сам – причина Своей неудачи среди вас, потому что якобы не слышу вас. Вы утверждаете, что из-за этого теряете веру. О, лжецы! Где ваша вера? Где ваша любовь? Когда это вы молились и жили в вере и любви? Вы знатные люди? Так помните, что вы такие оттого, что Я это допустил. Вы безымянные люди из народа? Тогда помните, что у вас нет другого Бога, кроме Меня. Нет никого больше или выше Меня. Так воздайте Мне той любовью, которой вы Мне обязаны, и Я услышу вас, и вы уже не будете незаконнорожденными детьми, но станете сынами Божьими.
42И вот последняя попытка Пилата сохранить Мне жизнь, если она вообще могла быть спасена после тех жестоких и бесконечных побоев. Он предъявляет Меня толпе: „Вот этот Человек!“. Я вызываю в нем человеческую жалость. И он надеется на всеобщую жалость. Но перед лицом противостоящей ему жестокости и поступающих угроз он не в состоянии совершить духовно праведное, и потому благое, дело, заявив: „Я освобождаю Его, потому что Он невиновен. А вы заслуживаете наказания, и если не разойдетесь, познаете беспощадность Рима“. Вот что он должен был сказать, будь он праведным человеком, и не заботься он о тех будущих неприятностях, которые могли бы последовать.
Доброта Пилата обманчивая. По-настоящему добр Лонгин[23], который, не обладая властью Претора и его защитой, в окружении немногих солдат и враждебных толп не побоялся посреди улицы защитить Меня, помочь и дать возможность отдохнуть, позволил праведным женщинам Меня утешить, а человеку из Кирены оказать Мне помощь и, наконец, допустил Мою Маму к подножию Креста. Он оказался поборником справедливости и поэтому стал воином Христовым.
[23] Лонгин, римский центурион, в дальнейшем христианин. Помогал Иисусу на Крестном пути (см. гл. 608).
А те, кто беспокоится только о своем материальном благополучии, пусть знают, что и этому ваш Бог уделяет внимание, если видит вашу приверженность к справедливости, которая есть Его порождение. Я всегда вознаграждаю тех, кто поступает по правде. Я защищаю тех, кто защищает Меня. Я люблю их и прихожу на помощь. Я всегда остаюсь Тем, кто сказал: „Кто подаст во Имя Мое даже стакан воды, не лишится своего воздаяния“. А тем, кто делится со Мной любовью, этой живительной влагой, утоляющей жажду уст божественного Мученика, Я дарю Себя самого, или, иначе говоря, Свое покровительство и благословение».